Возможно, следователям, поверившим нам на слово, что окна
смотрели на Арбат, вышел нагоняй от начальства: почему не провери-
ли сразу? Пришлось вносить уточнение.
Впрочем, на наших сроках это никак не отразилось; никто боль-
ше не вспоминал о мелком недоразумении, и все террористы получили
по причитавшемуся им "червонцу" - 10 лет ИТЛ, исправительно-трудо-
вых лагерей.
Да мы и сами не придавали этой путанице большого значения. Во
двор, не во двор - какая разница?***) Во всяком случае, на очной
ставке с Сулимовым, когда он рассказал, что по его плану должны
были из окна Ермаковой бросить в проезжающего Сталина гранату, но
Фрид предложил стрелять из пулемета - я спорить не стал. Сказал:
- Этого разговора я сейчас не помню, но вполне допускаю, что
он мог быть.
Очную ставку нам устроили не в начале, как полагалось бы, а в
самом конце следствия. Ведь целью ее было не установить истину, а
наоборот, запротоколировать совпадение наших лже-признаний - к
этому моменту весь сценарий был уже коллективно написан и отредак-
тирован.
Вид у Володи был несчастный, лицо худое и бледное: у него на
воле никого не осталось, арестовали по нашему делу и жену, и мать,
так что он сидел без передач. А у меня в кармане был апельсин -
витамины, присланные мамой. И я, подписав протокол, попросил раз-
решения отдать этот апельсин Сулимову.

- 33 -

- Лучше не надо, - мягко сказал Володькин следователь...
Самыми легкомысленными участниками сколоченной на обеих Лу-
бянках "молодежной антисоветской террористической группы" были,
думаю, я и Шурик Гуревич. Когда нас свели на очной ставке, мы за-
бавлялись тем, что ответы диктовали стенографистке не человеческим
языком, а на безобразном чекистском жаргоне:
- Сойдясь на почве общности антисоветских убеждений, мы со
своих вражеских позиций клеветнически утверждали, что якобы...
Стенографистка умилялась:
- Какие молодцы! Говорят, как пишут!****)
А вот об очной ставке с Юликом Дунским у меня осталось стран-
ное воспоминание. Иногда мне кажется, что здесь какая-то аберрация
памяти. Было это уже перед подписанием 206-й статьи - об окончании
следствия.
Равнодушно повторив все, что было сказано раньше на допросах
и поставив подписи, мы попросили разрешения проститься - и они
разрешили.
Мы обнялись, поцеловались - и расстались, как нам казалось,
навсегда. Мне почудилось, что на лицах следователей мелькнуло
что-то вроде сострадания... Или мне все это только привиделось и
не было такого? Как они могли разрешить? А вдруг я, подойдя близ-
ко, кинусь на Дунского и перегрызу ему горло? Или он выколет мне
пальцами глаза?.. Да нет, наверно было это. Ведь знали же они
прекрасно, что ни за что, ни про что отправляют мальчишек в лаге-
ря...*****)



- 34 -

Примечания автора

*) Шинель мне досталась так. Когда я в первый раз отправился
в армию, отец, подполковник медицинской службы, дал мне свою офи-
церскую. На Ярославской пересылке я ее проиграл в очко приблатнен-
ным ребятам-разведчикам и получил на сменку новенькую солдатскую.
Тогда я огорчился, а ведь оказался в выигрыше: солдатская шинель в
сто раз удобней для походной - и тюремной - жизни. В отличие от
офицерской, она не приталена; расстегнешь хлястик - вот тебе и
одеяло, и матрац. В тот первый раз из Ярославля меня вернули в
Москву, "в распоряжение военкомата", а через несколько дней посла-
ли в Тулу. Куда я приехал, уже известно.
**) Карцеры, в которых я побывал на обеих Лубянках, это ка-
морки в подвале, примерно метр на полтора, без окна, с узенькой
короткой скамейкой, на которой и скрючившись не улежишь. Дают 300
граммов хлеба и воду; на третий день полагается миска щей. Но за-
бавная и приятная деталь: по какому-то неписанному правилу - ско-
рей всего, традиция царских тюрем - эту миску наливают до краев. И
дают не то, что в камеры - одну гущу!.. Говорят, были карцеры и
построже - холодные, с водой на полу. Но я в таких не сидел.
***) Про эпизод с окном, выходящим не туда, мы с Дунским
рассказали Алову, Наумову и Зорину. К нашему удовольствию, они
использовали его в своем сценарии "Закон".
****) "Якобы, клеветнически" - главные слова в протоколах.
Если кто-то утверждал, например, что Сталин диктатор, то утверж-
дал, разумеется, "клеветнически", а слово "диктатор" предварялось
обязательным "якобы" - словно составляющий протокол дважды откре-
щивался от богохульника: чур меня, чур!

- 35 -

*****) Они отправили в лагеря не одних мальчишек. По делу
проходили еще три девчонки и одна пожилая женщина. Вот состав
участников "группы":
1. Сулимов Владимир Максимович. К моменту ареста инвалид вой-
ны, помощник режиссера на "Мосфильме" (Поступал во ВГИК, но не
прошел: сказал на экзамене Григорию Александрову, что ему не нра-
вятся его комедии). Получил 10 лет с конфискацией имущества. Умер
в лагере.
2. Сухов Алексей Васильевич. Умнейший был парень, наверно,
самый одаренный из всех - но не простой, "с достоевщинкой". Полу-
чил 10 лет, умер в лагере. Вскоре после нашего ареста на Лубянку
попал и Лешкин младший брат, школьник Ваня. Этому повезло больше:
отсидел свое и вернулся домой - возмужавший, красивый.
3. Гуревич Александр Соломонович. Перед арестом - студент-ме-
дик. Отбыв 10 лет в лагере (где познакомился со своим тезкой Сол-
женицыным) и еще два года на "вечном поселении", вернулся в Москву
и переменил профессию - стал экономистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144