Там Рыбцу
дали новую кличку, "Перс" - а он и был похож на чернобрового кра-
савца перса с иранских миниатюр (живых-то персов мы и в глаза не
видели). Следователь об этом прозвище не знал - а то бы протоколы
наверняка обогатились еще одной подпольной кличкой: "Рыбец", он
же "Перс"... Бывшие сокамерники обнялись.
- Это твои? - спросил Иван Викторович. - Ребята, вас-то мне
и не хватало. Будете моей полицией?
Мы не поняли, но староста объяснил: он задумал установить в
камере закон фраеров. Кто такие фраера, мы уже знали: не блатные.
Блатных Иван Викторович решил держать в строгой узде, благо их
здесь было мало: наша камера предназначалась для "пятьдесят вось-
мой". Предназначалась, но гарантией это служить не могло: дело в
том, что и вора за побег из лагеря судили за саботаж - по статье
58, пункт 14; эту же статью давали "саморубам", т.е., виновным в
умышленном членовредительстве (по воровскому закону блатным не
положено было работать). А бандит, напавший на милиционера, шел

- 87 -

под суд за террор - ст.58-8.
Чуть отвлекаясь, скажу, что этот наш восьмой пункт был очень
вместительным: Юлик встретил в лагере четырнадцатилетнего дере-
венского мальчика, который стрелял из самопала, заряженного шари-
ком от подшипника, в председателя колхоза - тот несправедливо
обошелся с его матерью. А я на Вологодской пересылке познакомился
с "воякой", который на вопрос, за что ему дали 58-8, хмуро отве-
тил:
- Они написали - за теоретические высказывания против коман-
дира.
Так ему запомнилась стандартная формулировка - "террористи-
ческие высказывания". Он и правда сказал сгоряча взводному:
- Убить, тебя, гада мало..
Словом, среди "террористов" можно было встретить кого угод-
но, от безвредных очкариков до всамделишных бандюг.
В нашей же бутырской камере сидела в основном настоящая
пятьдесят восьмая: "болтуны", они же "язычники" (п.10, антисо-
ветская агитация) "пленники" (п.1-б, измена родине - для воен-
нослужащих) и гражданские изменники родины (п.1-а). К слову ска-
зать, до сих пор не понимаю, почему закрепился в языке этот неле-
пый оборот. Герой родины - это понятно; но не изменник же! Почему
"родины", а не "родине"?.. Но это к делу не относится.
Мы согласились стать полицией Ивана Викторовича, получили
места на щитах, из которых собраны были необъятные нары посреди
камеры - этакий остров, отделенный проливами-проходами от боковых
нар, - и стали нести службу по охране фраерского порядка. Она бы-
ла неприятна, хоть и необременительна - нарушения случались не-
часто. Но об этом чуть погодя. А пока скажу: приглядевшись к но-

- 88 -

вым сокамерникам, мы поняли, что попали в другой, сильно отличав-
шийся от лубянского, мир. Там в основном сидели москвичи, и самым
распространенным преступлением была антисоветская болтовня. А
здесь собрались люди, побывавшие у немцев - кто в плену, кто во
власовской армии, кто просто - или непросто - на оккупированной
территории. Были тут и арестанты со стажем, привезенные из лаге-
рей на переследствие, были осужденные по закону от 7-го августа,
именуемого в просторечии 7/8 - "семь восьмых" ("хищение социа-
листической собственности в особо крупных размерах", кажется так;
это приравнивалось к экономической контрреволюции). Ко всей этой
публике нас тянуло обыкновенное мальчишеское любопытство, а их не
меньше интересовали мы.
О нашем деле слух, если не по всей Руси великой, то по мос-
ковским тюрьмам точно прошел. И то один, то другой подсаживался к
нашему кутку и уважительно спрашивал, понизив голос:
- А правда, что вы хотели бросить бомбу, и усатого - к ебене
матери?
Нет, отвечали мы, не было этого; но нам не очень верили.
На третий день в камере появился Володька Сулимов - наш гла-
варь и идеолог, согласно материалам следствия. Худой, бледный, он
сходу поинтересовался:
- Как вы тут живете? По-блядски, каждый свое жрет или комму-
ной?
- Коммуной, коммуной, - успокоили мы его. Дело в том, что
только он и Юлик Дунский не получали с воли передач: никого из
родных в Москве не было. И оба здорово отощали, особенно Юлик. У
него за этот год прямо-таки атрофировались мышцы. Мы просили его
напрячь бицепс, он напрягал - а там такой же кисель, как и в

- 89 -

расслабленном состоянии.
Но остальным передачи таскали чуть ли не каждый день - здесь
это разрешалось, а родные боялись, что нас вот-вот увезут неиз-
вестно куда. И на общих харчах Володька и Юлик очень быстро отъ-
елись. Не прошло и недели - а Юлик уже дул на пенку, когда ко-
му-нибудь приносили кипяченое молоко: пенку он терпеть не мог,
как большинство человечества (я принадлежу к меньшинству). Такому
быстрому его восстановлению даже трудно было поверить.
В камере сидел пожилой военврач; он говорил уверенно:
- Нет, нет. Вы не понимаете: у Юлия пастозное лицо.
(Признак дистрофии; попросту сказать, Юлик, по мнению докто-
ра, не поправился, а распух от голода.) Доктор тыкал пальцем в
пухлую щеку дистрофика, уверенный, что останется вмятина. А палец
отскакивал, как от мяча.
Этого полковника медицинской службы по закону от 7/8 приго-
ворили к расстрелу: вроде бы он, в должности начальника фронтово-
го госпиталя, совершил многотысячную растрату. Может, и совершил,
не знаю. Но после того, как он провел в камере смертников сорок
семь суток, каждую ночь ожидая вызова на расстрел и обмирая от
ужаса при звуке шагов в коридоре, ему объявили, что он помилован,
а "высшую меру" заменили десятью годами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144