Отрекся
не по трусости: в первые дни войны он ушел на фронт добровольцем,
хорошо воевал, был ранен и снова воевал. Но Виктор Дунский был
идейный коммунист, в партию его приняли чуть ли не семнадцати лет
от роду; и он совершенно искренне считал своего любимого младшего
брата врагом народа. А раз так, то следовательно... Какая-то дикая
слепота - хуже, чем глаукома Минны Соломоновны. Черная магия ста-

- 310 -

линизма.
К чести Виктора надо сказать, что всё поняв - но только после
ХХ-го съезда, как и многие такие же - он трижды приходил к брату
каяться. Два раза Юлик прогонял его, но на третий простил. И ни-
когда не вспоминал об этой позорной странице их семейной хроники...
Чувство собственного достоинства привлекало к Юлию самых раз-
ных людей. В первом его лагере - это было в Курской области -
вольный прораб обратил внимание на несуетливого молодого человека
в очках. Подошел, поговорил - и назначил десятником. А в подчине-
ние ему дал военнопленных немцев. Там рядом с их лагпунктом был
асфальто-битумный заводик, на котором вместе с зеками работали во-
еннопленные немцы и мадьяры. Их положение было получше, чем у з/к
з/к: их кормили не "по нормам Гулага", им давали армейский паёк,
такой же, как своим.
Юлик вспоминал меланхоличного немецкого генерала с железным
крестом на мундире. При нем состояли два его прежних адьютанта.
Этим жилось совсем недурно: все трое не работали, читали, беседо-
вали. Иногда и Юлик со своим небогатым запасом немецких слов при-
нимал в их беседах участие.
Там же он оказался свидетелем необычного - и похоже, удачного
- побега. Бригада заключенных ремонтировала полотно железной доро-
ги. Раздалась команда: всем отойти в сторону!
По соседнему только что отремонтированному пути медленно шел
воинский эшелон. Это возвращались по домам победители. Двери теп-
лушек были открыты - жара... В одном из вагонов ехали моряки; ра-
довались жизни, горланили песни. Проезжая мимо зеков, приумолкли.
И вдруг от костра, на котором разогревали битум, к эшелону поска-
кал на костылях одноногий инвалид, морячок. Он махал бескозыркой,

- 311 -

кричал:
- Братишечки! Я свой, я с Балтики... Не дайте пропасть!..
- Стой! Куда попер? Стрелять буду! - орали конвоиры. И дейс-
твительно стреляли - в воздух. Не палить же им по своим?.. Морячок
бросил костыли, скакал вдоль вагонов на одной ноге. Из теплушки,
где ехали матросы, протянулись руки - наверно, с десяток рук - и
втащили его в вагон. Поезд набрал ход и ушел, увозя беглеца. Воз-
можно, его и не очень-то искали: кому инвалид особенно был ну-
жен?.. Сошел на какой-нибудь станции и потерялся в людском месиве.
Этот эпизод, ничего не прибавив к рассказу Юлика, мы с Миттой
воспроизвели в "Затерянном в Сибири".
В тот курский лагерь Юлий попал вместе с нашим однодельцем
Шуриком Гуревичем. Но очень скоро их сравнительно безбедная жизнь
кончилась. Шурика отправили в Коми, в Устьвымлаг, (где, кстати
сказать, он познакомился и подружился с хорошими и значительными
людьми - Евгением Гнединым, Львом Разгоном), а Юлик уехал в Ки-
ровскую область.
Вот там ему пришлось туго. Я уже упоминал о жутком лагпункте,
где смертность составляла 120%. Юлик "доходил", несколько раз он
попадал в стационар. Но каждый раз приходили на выручку друзья -
новые.
С нежностью он вспоминал Линду Партс - пожилую, как ему тогда
казалось, интеллигентную даму, жену какого-то крупного деятеля до-
советской Эстонии. Линда работала в хлеборезке и опекала Юлика
прямо-таки по-матерински. Её фамилию мы дали симпатичному эстонцу
в "Красной площади". Вдруг увидит, вспомнит, отзовется? Хотя Юлик
понимал: надежды на это мало.
Таким же способом мы пытались отыскать еще одного его друга -

- 312 -

Сашу Брусенцова, геройского парня, бывшего лейтенанта. Его имя,
отчество, фамилию и даже воинское звание мы присвоили одному из
героев фильма "Служили два товарища" - поручику Александру Никити-
чу Брусенцову. И тоже - ни ответа, ни привета. Скорей всего погиб:
очень рисковый был мужик; он даже подбивал Юлика на побег, но тот
его отговорил. Куда бежать? Побег не для тех, кто дорожит семьей,
родными, друзьями. Пускай босяки бегут - им терять нечего. Понимаю
- спорная позиция. Но мы с Юликом так считали оба... Тогда он Саш-
ку отговорил, а что было потом - этого мы не знаем.
Именно из-за Брусенцова, чтобы не выдавать его - не помню
уже, в чем там было дело - Юлик попал в тот карцер, где резал себе
вены. Опер и это поставил ему в вину, грозил: будем судить за са-
ботаж, дадим 58.14.
Драться Юлику пришлось и в кировском лагере. Но первая же
драка создала ему репутацию непобедимого бойца - так удачно подбил
он своему противнику оба глаза. Они сразу заплыли, даже щелочек не
осталось. И побежденного повели под руки - как слепого - в лаза-
рет. По лагпункту прошел слух: боксер приехал. С ним старались не
связываться.
Правда тамошний "старший блатной" решил проверить, есть ли у
боксёра душок. Дело было на кухне, на ночном дежурстве (Юлика пос-
ле болезни взяли в контору). И вот, этот Шурик стал задирать его,
издеваться над его боксерской славой. Блатарь нарочно распалял се-
бя. Начал со спокойного: "Боксер хуев, я тебя в рот ебу", и завел-
ся до истерики; испытанный воровской прием, на фраеров действует
устрашающе. Юлик эту игру понимал, но понимал и другое: стоит сей-
час спасовать, жизни не будет. Не торопясь, взял со стола тяжелый
секач и пошел на своего обидчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144