А я всю жизнь был сторонником более практичных подарков. Пошел
на служебное преступление:сделал на накладной из единицы четверку,
и латыш Сашка Каугарс получил на складе четыре пары резиновых
шахтерских сапог. Одна полагалась ему по закону - он работал в
забое, "в мокром неудобствии", как было написано в наряде - а три
Сашка через проволоку перекинул женщинам:у них с обувкой обстояло
неважно, а грязь возле шахты была непролазная.
Иной раз можно было и поговорить с девчатами через проволоку, если
конвоир попадался не слишком вредный. Хорошенькая блондинка в
телогрейке второго срока вдруг спросила, говорит ли кто-нибудь по-
английски. Ребята сбегали за мной. Блондинка оказалась не
англичанкой и не американкой, а москвичкой Лялей Горчаковой. До
ареста она работала на Софийской набережной. А я и понятия не
имел, что там за учреждение. Английское посольство, объяснила она,
убедившись, что конвоир не слышит. Она и попала за роман с
иностранцем - забыл, англичанином или американцем.х) Но фамилию
запомнил:Аккман. И имя их дочки помню: Лоретта. Она родилась уже в
тюрьме. Злоязычные подруги поспешили сообщить, что, по их
сведеньям, Лялька забеременела от своего следователя. Наверно,
врали.
Ляля предпочитала, чтоб ее называли на английский лад Долли.
(Dolly - по-английски куколка иль что тоже - лялька. А по-
настоящему она была Вера). Один раз, когда они работали на шурфе
за зоной, Долли позвонила мне в бухгалтерию по внутреннему
телефону. Мы наговорились от пуза; она даже спела мне песенку из
"Касабланки": "A kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh". Об
этом фильме мне с восторгом рассказывал еще на Лубянке Олави
Окконен. А посмотрел я "Касабланку" только в 93-м году. Посмотрел
с большим удовольствием и перевел сценарий для журнала
"Киносценарии".
По-настоящему повидаться с Лялей удалось уже в Москве. Мельком
видел и ее отца, тоже к этому времени отсидевшего. До войны был
он, вроде бы, нашим разведчиком, долго жил с семьей в Штатах -
отсюда и Лялькин английский язык. Был у нее и брат - Овидий,
кажется. С ним я не знаком. Да и с Долли долгой дружбы не
получилось. Мы ведь и познакомились случайно: просто из многих,
знавших язык, я один оказался в тот день рядом. А могли позвать,
скажем, Лена Уинкота. Или на худой конец Эрика Плезанса.
Тот был настоящий англичанин - кокни. Во время войны служил в
британских "коммандос", диверсантах. Попал в плен к немцам и
перешел на их сторону. Таких было не много. "Лорд Хау-Хау",
ренегат, который вел нацистскую пропаганду по радио, был, если не
ошибаюсь, после войны казнен. А Плезанс уцелел. Сперва он попал в
СС, а потом в плен к нашим. В лагере держался надменно; был
хорошим боксером и кулаками заработал приличный авторитет. Учиться
русскому он не желал, даже в бригаду пошел не русскую, а к Саше
Беридзехх)... Довольно противный тип.
Но еще противней был другой англоязычный - Эрминио Альтганц. Его
национальность установить было невозможно: немцам он говорил, что
немец, евреям - что еврей, но с примесью испанской крови. И что
родился на корабле, плывшим из Англии в Бразилию. Ему дали
прозвище "Организация Объединенных Наций". Стукач и попрошайка,
рыжий, с глазками, красными как у кролика-альбиноса, с липкими
ладонями - нет, Долли Горчаковой повезло, что не Альтганца привели
знакомиться с ней, а меня.
Правда, работал на шахте и Игорь Пронькин, русский паренек с
Украины, студент. Этот отличался феноменальными лингвистическими
способностями: у пленных японцев выучился ихнему языку, у Лена
Уинкота - английскому. Когда я завистливо спросил у Лена, а как у
Пронькина с акцентом, тот сказал:
- No accent at all. Никакого акцента.
Между прочим, это Игорю принадлежит теория, что "мора" - цыган, по-
фене - происходит от немецкого "Mohr" или испанского "moro" -
мавр. Я так и считал. А недавно прочел в газете, что "морэ" по-
цыгански - друг.
Году в семидесятом Игорь Пронькин приезжал к нам в Москву и
рассказал такую историю. Он работал в это время мастером на
заводе, изготовлявшем унитазы. На завод привезли японскую
делегацию - знакомиться с производством. Игорь приветствовал их на
японском языке, а объяснения давал по-английски. Японцы уехали в
полной уверенности, что им под видом инженера подсунули полковника
КГБ. А заводское начальство после их отъезда стало коситься на
Пронькина: чего он там наболтал "потенциальному противнику"?
Игорь был малый приметливый и с юмором. Он охотно делился с нами
своими наблюдениями. Изображал - актеры говорят "показывал" -
проходчика немца который, картавя, орал на другого немца:"Артур,
черт нерусский!".. Он же подслушал разговор двух поляков, со
злобой говоривших про собригадников-литовцев:
- Пшекленты литы! На свентый хлеб мувьон: донас, донас!
(По литовски хлеб - дуонас. Так они и называли святой
хлеб.)
Игорь обрадовался, услышав в первый раз расшифровку аббревиатур:
з/к - заполярные коммунисты, в/н - временно незаключенные. Но эта
hcb* ходила по всем лагерям; иногда вместо "коммунисты" говорили
"комсомольцы" - в память о построенном зеками Комсомольске-на-
Амуре.
Незаполярных коммунистов Пронькин недолюбливал. С удовольствием рассказал
про редактора городской газеты, который, моментально
перестроившись, продолжал выпускать ее и при немцах. В числе
прочего вчерашний коммунист печатал свой вариант "Истории
государства Российского":
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144