Причем Якир наверняка утешал себя тем, что
выдавая мелкую сошку, он покупает свободу действий себе, лидеру
движения. Так думать было удобно. А может, была еще в этом и дос-
тоевщина, бесовская радость от сознания своей власти и над теми, и
над другими.
Эта наша с Юлием теория не особенно оригинальна, да я и не
претендую ни на что. Я просто рассказываю, что знаю и что ду-
маю.********)
А сейчас вернусь в 1946 год, на комендантский лагпункт Обо-
зерского отделения Каргопольлага.
Пока будущий вождь московских диссидентов выполнял на Юрк
Ручье особое задание, у меня начался первый лагерный роман - с
Петькиной будущей женой Ритой Савенковой, светловолосой всегда
грустной девочкой. Коротко стриженая, худенькая, она похожа была
не на взрослую женщину, а на двенадцатилетнего мальчика. А между
тем у нее в ее двадцать лет уже была за плечами жутковатая любов-
ная история. Вообще с ее биографией обстояло не так все просто.
Во-первых, она была не Рита, а Валентина. Во-вторых, не Ивановна,
а Георгиевна. В-третьих, не Савенкова, а Рижская. По Ритиным сло-

- 188 -

вам, ее отец Георгий Рижский еще в начале тридцатых годов сбежал
каким-то образом за границу, и дед Иван, охраняя девочку от непри-
ятностей, дал ей свою фамилию и новое отчество. Как видим, от неп-
риятностей дед ее не уберег, но они никак не связаны были с ее
именами, отчествами и фамилиями. На воле, по паспорту, и в лагере,
по формуляру, она числилась Валентиной Ивановной Савенковой. Но я
буду называть ее, как звал тогда - Ритой.
Как и многие другие девушки из Мурманска и Архангельска, в
лагерь она попала из-за союзников. Ее первым любовником был англи-
чанин, сотрудник какой-то миссии. Иностранцев советские девушки
всегда любили.*********) А этот еще и подкармливал Ритку и ее ста-
риков. Все было бы хорошо, но он оказался извращенцем - садистом в
прямом сексопатологическом смысле. Он мучил свою любовницу, щипал,
выкручивал руки, колол булавками - и добился того, что у Риты поя-
вилось стойкое отвращение к физической близости. Свой арест и пя-
тилетний срок она приняла с облегчением.
Не знаю, что ее привлекло во мне - скорее всего отсутствие
грубости и агрессивности. Я Риту очень жалел, старался обращаться
ней как можно осторожней и нежнее.
Попробовал убрать ее с общих работ. Для этого я пошел к док-
тору Куркчи, давнему сидельцу, крымскому татарину. Говорили, что
он граф. Понятия не имею, водились ли среди крымских татар графы,
но что Куркчи был интеллигентнейшим человеком с аристократическими
манерами - это точно.
Стесняясь своего нахальства, я косноязычно попросил:
- Доктор, как бы это... как бы устроить Савенковой кант? Она
же совсем фитилем стала, дошла на общих... Может, сунете в стацио-
нар?

- 189 -

В переводе это значило: как бы облегчить Савенковой жизнь?
Она превратилась в дистрофика, отощала на общих работах. Может
быть, положите ее в больницу?
Куркчи посмотрел на меня с сожалением:
- Фрид, дорогой мой Фрид. Что за язык? Вы первый год в лагере
- подумайте, что с вами будет к концу срока?
Я смутился, покраснел, пробормотал такое же косноязычное из-
винение. Доктор был, конечно, прав - но только в широком смысле.
Надо, надо было стараться сохранить человеческий облик. Но сказать
по правде, о конце срока я тогда не думал. Это теперь, когда мне
за семьдесят, десять лет выглядят коротким отрезком биографии. А
тогда казалось, конца им не будет. Что же касается лексики, кото-
рая так шокировала доктора Куркчи, тут я останусь при особом мне-
нии: феня - одно из моих важных приобретений. Трудно рассказывать
о лагере, не пользуясь лагерным жаргоном. Солженицын с блеском до-
казал это не только "Одним днем Ивана Денисовича", но и "Архипела-
гом"...
Медики в лагере - большая сила. Это понимали все, даже блат-
ные. Хотя случалось и такое: вор идет в санчасть, просит освобож-
дение.
- На что жалуешься? - спрашивает врач.
- Живот болит. - Урка задирает рубаху, и доктор видит у него
на пузе пресловутый "колун" с засунутым под штаны топорищем. Как
тут не дать освобождения?.. Но до такого редко доходило: с врача-
ми-зеками можно было договориться по-хорошему.
Доктор Куркчи не положил Риту в лазарет, он сделал лучше: ве-
лел нарядчику перевести ее в пошивочную мастерскую.
А в стационар она попала потом, совсем по другому делу. На

- 190 -

комендантском уже год, как не было сахара. В конце концов его при-
везли и всю задолженность ликвидировали одним махом. Сахар был не-
очищенный - бурый, как будто политый нефтью. Зеки шипели: сами,
падлы, белый хавают, а нам какой?! Но рады были и бурому. (Уже в
наши дни я узнал, что просвещенные европейцы и американцы только
такой неочищенный сахар и признают: он якобы полезней белого).
Ритке Савенковой причиталось килограмма два. Ей насыпали чуть
не полный котелок; она залезла с ним на верхние нары и слопала все
за один присест - ела, ела, и не могла остановиться. А к вечеру
температура сорок. Взяли девочку в лазарет, еле выходили. (Вот вам
и "полезней белого". "Что немцу смерть, то русскому здорово" - и
наоборот).
Ко мне Рита очень привязалась, но длиться долго нашему роману
было не суждено. В один совсем не прекрасный день нарядчик объявил
мне: готовься к этапу, поедешь в Ерцево.
Станция Ерцево южнее Кодина, там располагалось управление
Каргопольлага и несколько его лагпунктов. Ехать ужасно не хоте-
лось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144