И вот настал день, когда меня вызвали с вещами, повезли на
лифте вниз до второго этажа и впустили в общую камеру. Туда же

- 59 -

внесли для меня и железную кровать со всеми постельными принадлеж-
ностями.
В камере этой (N 28) уже стояло пять кроватей. Пять пар глаз
смотрели на меня с доброжелательным любопытством. Я представился:
- Валерий Фрид, пятьдесят восемь десять, одиннадцать и восемь
через семнадцатую.
- Под Спасскую башню с кривым ножиком ходил? - спросил басом
самый старший из моих новых соседей. - Студент?
- Да. Во ВГИКе учился.
- Федьку Богородского знаете?
Профессора Федора Богородского я не то чтобы знал, но видел в
институте: он преподавал нашим художникам живопись.
Спрашивавший тоже был художником, по фамилии Ражин. Его вско-
ре перевели от нас и об его деле я знаю только, что какое-то время
Ражин был "номерным арестантом", т.е. не имел права никому назы-
вать свою фамилию, и успел побывать в "монастыре" - Сухановской
тюрьме особого режима, которой каждого из нас пугали следователи:
"Упираешься? В Сухановку захотел?" По слухам, там, в сырых и хо-
лодных камерах, койки на день примыкались к стене, сидеть можно
было только на цементной круглой тумбе, намертво вделанной в пол.
Говорили о строгих карцерах, об отсутствии передач, прогулок и
книг, о побоях. Сам там не сидел, за точность информации не руча-
юсь...
Вторым соседом был молодой инженер из Подмосковья Фейгин. Его
арестовали в день, когда на квартире у него собрались сослуживцы
отпраздновать награждение Фейгина орденом "Знак Почета".
Пришли за ним в разгар вечеринки, пригласили с собой. Жену,
пытавшуюся робко протестовать - "У нас гости!" - заверили:

- 60 -

- Да вы не беспокойтесь, он скоро вернется!
Вернулся Фейгин довольно скоро; думаю, лет через пять, не
позднее: статья у него была детская, 58-10, болтовня. Меня он
успел научить еврейской песенке, которую ни от кого больше я не
слышал. В отличие от испанских стихов, песенку помню и сейчас. Го-
лос крови? Вот она; если что не так - простите.

А сукеле, а клейне
Мит брэйтелах гемейне,
Хоб их мир мит цорес гемахт.
Их хоб бадект дем дах
Митн гринэм схах,
Хоб их мир базесн ба дер нахт.

Ди винтн, ди калтэ,
Зэй блозн ин шпалтн
Ун верт эс ин сукеле шойн кил...
Их хоб гемахт мир кидеш
Ун их хоб гезен а хидеш -
Ви дос файерл брент руик ун штил.

Идиш я не знал и не знаю, а текст заучил как попугай; это
было нетрудно из-за сходства с немецким - которого я тоже не знаю,
но хоть учил в школе.***)
Третьим в камере был Арсик Монахов, совсем пацан - года на
три моложе меня. Он был участником "Союза четырех" - детской игры,
которую он и трое его школьных друзей затеяли в восьмом или девя-
том классе. Из старой шляпы они сделали себе фетровые погончики и

- 61 -

стали - все! - лейтенантами. Был у них и рукописный устав. В
школьную тетрадку записали обязательство быть честными, справедли-
выми, помогать товарищам и т.д. Этот документ их и погубил: неваж-
но было, какие цели ставила перед собой эта, как мы сказали бы
сейчас, "неформальная организация". Главное - она была самодея-
тельная, созданная по собственной инициативе, а не по распоряжению
свыше. (Встретил же я в лагере Аллу Рейф, участницу антисоветской
группы "Юные ленинцы").
Пацаны подросли, уже и думать забыли про "Союз четырех", но
соседка нашла тетрадь, снесла куда следует - и ребят забрали. Ко-
го-то из них не поленились привезти чуть ли не с фронта.
Арсика - теперь уже Арсена Монахова - несколько лет назад я
встретил в Москве: он подошел к нам с Юликом на премьере какого-то
нашего фильма. Он успел отсидеть, получить образование и даже
стать членом партии - на этот раз легальной, коммунистической. А
чуть погодя объявился и его одноделец, главный из "лейтенантов"
Вадим Гусев. Он теперь актер, режиссер и автор нескольких пьес.
Оказалось, что мы с ним несколько лет прожили рядышком - в одном
лагере, Минлаге, но на разных лагпунктах. И не встретились...
Четвертым в 28-й камере был Володя Матвеев, ровесник Арсика.
Вот он, в отличие от Арсена, за собой вину чувствовал.
Вместе с двумя или тремя приятелями Володя поступил на фа-
культет международных отношений МГУ. Советская действительность
ребятам не нравилась и они надеялись, что после учебы их пошлют на
дипломатическую работу за границу, а там они сбегут. Выбрали на-
рочно не модное английское, а испанское отделение: больше шансов
попасть за рубеж. Мексика, страны Центральной и Южной Америки -
вон сколько возможностей!

- 62 -

Еще больше шансов было попасть на Лубянку - стоило только ко-
му-то проболтаться. Так оно и случилось.
С Володей я с тех пор не встречался, но в пересыльной тюрьме
на Красной Пресне познакомился с его однодельцем Сашей Стотиком.
Знаю, что оба, отбыв срок, вернулись в Москву - со Стотиком я раза
два говорил по телефону. А увидеться не довелось. Не так давно,
сказали мне, он умер.
Вряд ли надо объяснять, что эти четверо моих сокамерников
рассказали мне все о себе не сразу, не в первые минуты знакомства.
Тогда они только назвали себя и сказали, кто чем занимался на во-
ле. А пятый - черноглазый, с густыми черными бровями - вообще мол-
чал и застенчиво улыбался.
- А вы где работали? - поинтересовался я.
- В посолстве.
По твердому "л" и черноглазости я определил, что он армянин и
плохо разбирается в тонкостях русского языка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144