ведь не было же никакой "антисоветской группы", никаких "тер-
рористических высказываний" - все это выдумка следователей; все
наши "признания" - липа!.. Он стал рассказывать, как мы вернулись
из эвакуации, встретились в Москве со школьными друзьями, с Во-
лодькой Сулимовым, побывавшим на фронте и тяжело раненым, с его
женой Леночкой Бубновой, с Лешкой Суховым, Шуриком Гуревичем...
Да, разговаривали, да, высказывали некоторые сомнения, но чтоб го-
товить покушение на Сталина - это же бред, честное слово, такого
не было и быть не могло!..
Генерал слушал, слушал, потом изрек:
- Я надеялся, что вы чистосердечно раскаялись - а вы мне
рассказываете арабские сказки?!
Достал из ящика резиновую дубинку - такую каплевидную, с гоф-
рированной рукояткой - вышел из-за стола, замахнулся и изо всей
силы ударил по подлокотнику кресла, в котором сидел Юлий. Тот дер-
жал руки на коленях. Отнял ладони - и увидел на брючинах влажные

- 12 -

отпечатки: так моментально вспотели руки в ожидании удара.
Юлик рассказывал, что на него навалилось такое отчаянье, та-
кая злость - в том числе на себя, за глупую доверчивость - что он
крикнул:
- Я думал, вы действительно хотите узнать правду. Но вам не
это нужно... Не буду ничего говорить!
Влодзимирский постоял немного, помахивая дубинкой, потом бро-
сил ее на стол. Приказал:
- Уведите этого волчонка.
И волчонка повели обратно в камеру.
Меня к Влодзимирскому не водили; вот у Шварцмана, его замес-
тителя, я побывал - в конце следствия. Это был тучный человек с
лицом бледным от бессонницы. На воле я бы его принял за перегру-
женного работой главного инженера какого-нибудь большого завода.
- Фрид, - сказал он внушительно. - Мы вас, может быть, не
расстреляем.
- Я знаю.
Он поглядел на моего следователя майора Райцеса, потом на ме-
ня и спросил:
- А как вы думаете, сколько вам дадут?
На их лицах я увидел выражение обыкновенного человеческого
любопытства.
- Десять лет.
- Ну и как?
- Хватит с одного еврейского мальчика.
Оба хихикнули и на этом разговор окончился. Меня действитель-
но не расстреляли. Расстреляли самого Шварцмана - в 53-м вместе с
Влодзимирским и другим заместителем следственной части по ОВД пол-

- 13 -

ковником Родосом.
Этот заслуживает отдельного рассказа.
Он зашел поглядеть на меня перед нашим переводом с Малой на
Большую Лубянку. Маленький, рыжий, с неприятной розовой физиономи-
ей, он в тот раз был в штатском - в светлосером хорошем костюме.
Снял пиджак, повесил на спинку стула и стал расхаживать по кабине-
ту, заложив за спину короткие ручки, поросшие рыжим пухом. На
брючном ремне - прямо на копчике - была у него желтая кобура кро-
хотного пистолета. По-моему, он нарочно повернулся ко мне задни-
цей, демонстрируя эту кобуру - видимо, представлялся себе зловещей
и романтической фигурой.
К этому времени я уже признался во всех несуществующих грехах
и твердо стоял только на том, что о наших "контрреволюционных
настроениях" ничего не знали Нина Ермакова, моя невеста, и два
друга детства - Миша Левин и Марк Коган. (Я не подозревал, что они
уже арестованы). Мое упрямство Родосу не понравилось и, как сооб-
щил мне мой следователь, полковник отозвался обо мне так: "по
меньшей мере мерзавец, а может быть, и хуже". Странная формула; но
фразу, мне кажется, достойную войти в историю, он сказал Юлику
Дунскому:
- Про нас говорят, будто мы применяем азиатские методы веде-
ния следствия, но (!) мы вам докажем, что это правда.
Это о Родосе рассказывал на ХХ съезде Хрущев:
- Этот пигмей, это ничтожество с куриными мозгами, осмеливал-
ся утверждать, будто он выполняет волю партии!
Речь шла о пытках, которым Родос лично подвергал не то Эйхе,
не то Постышева - точно не помню. Про Родоса я поверил сразу - та-
кой способен. А вот когда прочитал недавно, что и Шварцман собс-

- 14 -

твенноручно пытал в 37-м кого-то из знаменитостей - удивился. В
этом усталом пожилом еврее я не разглядел ничего злодейского. Урок
дуракам. Помните, у Гейне: "Тогда я был молод и глуп"? (А дальше у
него: "Теперь я стар и глуп").
К слову сказать, в следственной части по особо важным делам
евреев-следователей было много; правда, евреев-подследственных еще
больше. На Малой же Лубянке, в областном управлении, если и были
среди следователей евреи, то, как пишут про гонококков в лабора-
торных анализах, "единичные в поле зрения".
"Особо важные дела" вели майоры и подполковники, а областные
- в основном старшие лейтенанты.
Моим был ст. лейтенант Николай Николаевич Макаров, "Макарка",
как мы его звали - за глаза, конечно. А в глаза - гражданин следо-
ватель.
Следствие - самая мучительная, полная унижений и отвращения к
себе часть моей тюремно-лагерной биографии. А первый, самый тяже-
лый, период следствия у меня связан с Макаровым. Но, как ни стран-
но, об этом человеке я думаю без особой злобы - скорее даже, с
чем-то похожим на симпатию. Это мне и самому не совсем понятно.
Может, это и есть та таинственная связь между палачом и жертвой, о
которой столько написано в умных книгах? Не знаю. Никаких мазохис-
тских комплексов я за собой не замечал. Попробую подыскать ка-
кое-нибудь другое, рациональное объяснение.
Во-первых, я уже тогда понимал, что вся эта затея (наше "де-
ло") не его изобретение. Человек служил, выполнял работу - гряз-
ную, даже отвратительную. Но разве виноват ассенизатор, что от не-
го разит дерьмом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144