Кроме украинцев, литовцев, латышей и эстонцев в Минлаге к нам
прибавились в больших количествах венгры, немцы и японцы - смеше-
ние языков, как на строительстве вавилонской башни! (Хоть т.Сталин
предупреждал, что исторические параллели всегда рискованы, как не
вспомнить, что и конец двух великих строек был одинаковым: "фер-
фалте ди ганце постройке", как говорила моя бабушка). В санчасти
Юлик слышал, как немец-шахтёр объяснял врачу, что у него нелады с
сердцем:
- Hertz - пиздец!
Даже песенки, которые приехали в лагерь с Запада, были разно-
язычными - по-ученому сказать, "макароническими":

Ком, паненка, шляфен,
Морген - бутерброд.
Вшистко едно война,
Юберморген тодт.


- 327 -

(Юлик знал другой вариант:

Ком, паненка, шляфен,
Морген дам часы.
Вшистко едно война -
Скидывай трусы!)

Тут тебе и русский, и немецкий, и польский. Были и чисто
польские:

На цментаже вельки кшики:
Пердолён се небощики...

А власовцы привезли и немецкую солдатскую:

Эрсте вохе маргарине,
Цвайте вохе сахарине,
Дритте вохе мармаладе -
Фирте вохе штейт'с нихт граде!

Что пели литовцы, не знаю, хотя в лагерях их было очень мно-
го; Воркуту так и называли - "маленькая Литва". (Думаю, не на мно-
го меньше большой.) Не знаю и эстонских песенок, а латышскую - од-
ну, про петушка, - запомнил:

Курту теци, курту теци, гайлиту ман?..

Имелись у нас западники и позападнее украинцев, поляков и
прибалтов. Самым западным из европейцев был Лен Уинкот, английский

- 328 -

моряк, able seaman - матрос I-й статьи Королевского флота. Ког-
да-то в начале тридцатых он стал зачинщиком знаменитой забастовки
военных моряков в Инвергордоне. Бунт на корабле!.. Но времена были
либеральные: вместо того, чтобы повесить бунтовщиков на рее, их
списали на берег с волчьим билетом. Друзья-коммунисты переправили
Лена в СССР; он работал в ленинградском морском интерклубе, напи-
сал рассказ из жизни английских моряков и был принят в Союз Со-
ветских Писателей. Женился на русской женщине, но в блокаду она
умерла, а Лен наболтал себе срок по ст. 58.10. А может, и не бол-
тал ничего; просто решили убрать иностранца из Ленинграда от греха
подальше. (Куда уж дальше - на Крайний Север). Он был человек с
юмором того хорошего сорта, который позволяет смеяться не только
над другими, но и над собой. Уинкот говорил, что на вопрос советс-
ких анкет: "Бывали ли за границей, и если бывали, то где?" - он
всегда отвечал: "Не был в Новой Зеландии". Он рассказал нам, что
однажды здорово надрался в сингапурском клубе иностранных моряков.
Пошел пописать, свалился в жолоб и там заснул. Это был Сингапур
двадцатых годов, не сегодняшний сверхсовременный, и уборная была
вроде общественной советской - с жолобом вместо писсуаров; и пере-
горевшую лампочку, как у нас, никто не торопился заменить.
- Было темно, как у негра в заднице - рассказывал Лен. - И
всю ночь, всю ночь на меня мочились моряки всех флотов мира!
Он говорил об этом с какой-то даже гордостью. А я позавидовал
ему - не этому именно приключению, в "бананово-лимонном Сингапу-
ре", а тому, сколько интересных стран он повидал.
В 44-м году, незадолго до ареста, Юлик Дунский, Миша Левин и
я зашли в коктейль-холл на улице Горького. Его только что открыли,
и нам было любопытно. Взяли два коктейля на троих - на третий не

- 329 -

хватило денег - попросили три соломинки и сидели, растягивая удо-
вольствие. К нам подсел пьяненький моряк. Рассказал, что он
чиф-меканик (почему-то он именно так выразился), плавает на торго-
вых судах по всему миру; вот, только что вернулся из Сингапура...
Повернулся ко мне и неожиданно трезвым голосом сказал:
- А ты, очкарь, никогда не будешь в Сингапуре.
Мы ему завидовали - как завидовали в Инте Лену Уинкоту. Не
сомневались, что пророчество чиф-меканика сбудется. Но вот, я пишу
эту страницу хоть и не в Сингапуре, но в Калифорнии; я в гостях у
сына и делать здесь нечего, кроме как вспоминать недобрые старые
времена. И жалеть, что Юлик не дожил до новых...
Вторым иностранным моряком, ставшим на якорь в Инте, был ка-
питан Эрнандес - маленький, тихий, похожий на загорелого еврея.
Когда республиканцы проиграли гражданскую войну, капитан привел
свое судно в Одессу. Там женился и прожил лет десять. Но быть
иностранцем в Стране Советов - рискованное занятие; почти всегда
оно кончалось лагерем.
Земляк Эрнандеса Педро Санчес-и-Сапеда был как раз из тех ис-
панских детей, которых капитан вывозил со своей родины на родину
победившего социализма.
Этих ребят в Москве было много. Москвичи им симпатизировали,
старались помочь чем могли. Но шло время, интерес к Испании ослаб,
и "испанские дети" - так их и взрослых называли - стали рядовыми
советскими гражданами, без особых привилегий.
Взрослый Педро Санчес-и-Сапеда пел в хоре театра им.Немирови-
ча-Данченко и всё больше тосковал по своей первой родине. Понимая,
что по-хорошему его в Испанию не выпустят, он вместе с надежным
товарищем, тоже испанским дитятей, решился на авантюру. В каком-то

- 330 -

из южно-американских посольств (кажется в бразильском, но не руча-
юсь) нашлись сочувствующие.
Как известно, дипломатических багаж таможенной проверке не
подлежит. Кто-то из посольских как раз собирался улетать домой.
Ему купили два больших чемодана, кофра;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144