В назначенный
день и час по сигналу поляка бросились врассыпную и скрылись в
густом лесу. Конвоир растерялся: в кого стрелять?.. Пострелял все
же для порядка, потом построил бригаду и бегом погнал в зону. А
путь был не близкий; пока дошли, пока оповестили кого следует,
беглецы получили фору часа в четыре. Понятно, за ними отправилась
погоня - стрелки, собаки. (У одной из овчарок, самой заслуженной,
был - так рассказывали - золотой зуб: сломала свой при исполнении
служебных обязанностей). И через два дня население Юрк Ручья опо-
вестили: беглецов настигли, они оказали сопротивление, и всех
пришлось перестрелять. В доказательство привезли и повесили на
гвоздь у вахты кепку поляка - очень приметную кепочку в шахматную
клетку. А на место поимки повезли заключенного врача - составить
акт о смерти. Что он и сделал.
Но никто из зеков не поверил; я и до сих пор думаю, что этот
побег был одним из немногих удачных. Да, как правило, живыми бег-
лецов не брали, стреляли на месте. Но трупы всегда привозили и ос-
тавляли на день перед вахтой в назидание всем остальным. А тут под
предлогом трудностей транспортировки привезли одну кепку. Что же
касается акта о смерти, то доктору оставалось до освобождения две
недели - к чему ему было конфликтовать с начальством? Могли ведь и
в последнюю минуту навесить новый срок по 58-й - такое случалось.
Попросили подписать туфтовый акт - подписал. И спокойно ушел на
свободу. Но, конечно, это только мое предположение, может, все бы-
ло и не так...
Норвежцев осталось двое - Вилли-Бьорн Гунериуссен, журналист,
и совсем молоденький Биргер Фурусет. С их сложными именами лагер-

- 162 -

ным писарям нелегко было справиться, особенно с Биргером. Имя это
или фамилия? В результате на него завели две "арматурные книжки",
куда вписывалась вся выданная одежда: бушлат, телогрейка, куртка и
брюки х/б: одну на Биргера Ф., другую на Фурусета Б. По незнанию
русского языка он не мог объяснить, что ему выдают лишний комплект
обмундирования - и сменял его на хлеб. В скобках замечу, что нео-
бязательно было быть норвежцем, чтобы твою фамилию перепутали
местные грамотеи. И татарин Сайфутдинов превратился у нас - нав-
сегда - в Сульфидинова, а Прошутинская - в Парашютинскую.****)
Что до Фурусета, он был рослый парнишка и все время хотел
есть. Я ему симпатизировал - вот уж кому выпало в чужом пиру пох-
мелье! И злоупотребляя служебным положением, время от времени ис-
хитрялся выписать ему пайку побольше (для себя не жульничал, чест-
но говорю!)
Русского языка ни один из норвежцев не знал; разговаривали мы
с Вилли-Бьорном на английском, а с Биргером - на немецком, в кото-
ром я был, мягко говоря, не силен, да и он тоже. Но лагерь, как я
уже отмечал, мобилизует способности, и к своему удивлению, вспоми-
ная обрывки фраз из школьного учебника, ("Ich weiss nicht was soll
es bedeuten...", "Odysseus irrte...", "Wir bauen Traktoren...") я
ухитрялся кое-как объясниться. Да много ли для этого надо?
Был у нас знаток английского языка, малолетка*****) из Мур-
манска, города, куда в войну из Англии приходили караваны судов,
конвои. Так он на воле подрабатывал сводничеством, предлагая моря-
кам:
- Джон, вонт фик-фок рашен Маруська?
И матросики прекрасно понимали его.
Лагерь тех лет - настоящее Вавилонское столпотворение; имею в

- 163 -

виду обилие языков и говоров. Прощаясь на Лубянке с Олави Окконе-
ном, я был уверен, что больше уж ни с кем говорить по-английски не
придется. А на комендантском оказались два американских финна -
шофер Фрэнк Паюнен, очень славный малый, приехавший, как и Олави,
строить советские пятилетки, и коминтерновец Уолтер Варвик. И еще
была английская еврейка Эстер Самуэль, работавшая в Мурманске пе-
реводчицей, за что и поплатилась. Английские и американские капи-
таны, естественно, предпочитали ее другим переводчицам, знавшим
язык не на много лучше предприимчивого малолетки. Приятельские от-
ношения с британцами и янки обошлись ей в пять лет ИТЛ (гражданс-
тво у Эстер было советское).
Не знаю, что стало с финнами - оба не отличались здоровьем. А
Эстер вышла из лагеря инвалидом, на костылях, и умерла в Ленингра-
де - лет десять назад.
Кроме финна Варвика был у нас еще один коминтерновец -
врач-китаец по фамилии Гладков. Не очень китайская фамилия, но и
Варвик (как у "делателя королей") тоже не очень финская. У воров
клички, у коминтерновцев псевдонимы...
Русские, пожалуй, были на комендантском в меньшинстве. Преоб-
ладали украинцы-бандеровцы (почему-то у нас говорили "бендеровцы",
а собирательно - "бендера"), латыши и литовцы. Этих называли "йо-
насы-пронасы": Ионас и Пранас - не Пронас! - самые распространен-
ные литовские имена. Их дразнили - довольно безобидно:

Возле мяста Каунас
Йонас, Пронас, Антанас.
Все на камушке сидят
И на бибисы глядят.


- 164 -

("Място", кому не понятно, это город, а "бибис" - анатомичес-
кая подробность.) Или еще так: "Герей, герей, десять лет лагерей".
"Герей", а точнее, "гяряй", по-литовски "хорошо".
Как-то раз по лагпункту пронесся слух: пришел этап эстонцев,
разгружается на станции. Все в шляпах, в фартовых лепенях! Т.е., в
хороших костюмах. Этап действительно прибыл, но в нем оказались не
одни эстонцы, а и блатные. Именно на них были эстонские лепеня и
шляпы: отобрали в пути. На комендантском большую часть барахла
вернули эстонцам; впрочем, вскоре и шляпы, и костюмы перешли к ла-
герным придуркам - нарядчикам, нормировщику, прорабу - в обмен на
обещание легкой работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144