работал в армянском
представительстве, а называет его посольством. На всякий случай я
решил уточнить:
- В каком посольстве?
- Американском.
Я ужасно обрадовался:
- Так вы, наверно, знаете английский?!
- Я родился в Ну-Йойке, - сказал он с тем акцентом, с каким
разговаривают нью-йоркские персонажи Вудхауза; "Псмит-журналист" я
читал еще до войны. Армянин оказался американским финном Олави Ок-
коненом.
Его история не то чтобы типична, но характерна для 30-х го-
дов.

- 63 -

Когда мы начали первую пятилетку, обнаружилась катастрофи-
ческая нехватка квалифицированной рабочей силы. А в Соединенных
Штатах ее был переизбыток: кризис, депрессия, массовая безработи-
ца. И советские вербовщики сумели перевезти в Союз сотни рабочих
семей, в большинстве американских финнов: эти ехали почти что на
историческую родину.
Окконен-отец был плотником высокого класса, сам Олави, тогда
еще мальчишка, собирался стать электриком или шофером. Привезли их
в Карелию, в Петрозаводск - Петроское, как называли его финны.
Кое-что им сразу не понравилось. Олави рассказывал, например,
что в первый же день мать увидела возчика в замусоленных ватных
штанах, восседающего на буханках, которые он вез в булочную. Эта
картина произвела на чистоплотную финку такое сильное впечатление,
что она до конца дней своих срезала с хлеба верхнюю корку - так,
на всякий случай.
Но вообще-то завербованным американцам жилось у нас совсем
неплохо. В стране была карточная система, а их обеспечивал всем
необходимым "Инснаб"; жалованье платили долларами. Однако спустя
немного времени советская власть решила, что это ей не по карману,
тем более что на стройках пятилетки появились и свои более или ме-
нее квалифицированные рабочие.
Иностранцам предложили выбор: или принять советское под-
данство и получать зарплату, как все, в рублях, или отправляться
по домам. Некоторые уехали, но многие остались: обжились, привык-
ли, да и страшновато было возвращаться, вдруг опять кризис и без-
работица. Осталась и семья Олави. Мать была замечательная повари-
ха; знакомые устроили ее на работу в финское посольство. А когда в
39-м началась финская война и посольство из Москвы отозвали, все

- 64 -

семейство по рекомендации финских дипломатов взяли к себе амери-
канцы. Мать работала поваром, отец дворником, а Олави шофером -
возил морского атташе. Возил не очень долго: арестовали по обвине-
нию в шпионаже, а заодно забрали и отца. Очень славный был старик;
мы познакомились через десять лет в Инте, куда он приехал на-
вестить сына - тот, как и я, после лагеря остался на вечном посе-
лении.
В Инте Олави женился на русской - точнее, белорусской - жен-
щине и теперь живет со своей Лидой в Бресте (нашем, не французс-
ком). А его довоенная финская жена, пока он сидел, вышла за друго-
го.
Недавно Олави съездил по приглашению родственников в Финлян-
дию, а по дороге переночевал у меня. Седой, благообразный, с чер-
ными по-прежнему бровями, он стал похож на сенатора из амери-
канского фильма. А тогда, на Лубянке, ему было лет двадцать семь.
Для меня он оказался просто находкой: по-английски я читал, но со-
вершенно не умел говорить.
Сейчас трудно поверить, но в юности я был застенчив, робел и
никак не мог перешагнуть "звуковой барьер". (Здесь на минуту отв-
лекусь. Во ВГИКе у меня была репутация знатока английского языка,
потому что я брался переводить трофейные фильмы. Но и теперь-то я
с трудом разбираю английскую речь с экрана; а тогда или фантазиро-
вал - все-таки будущий сценарист! - или спасался тем, что читал
польские субтитры. Иногда, правда, случался конфуз. "Пан Престон,
ваша цурка...", начинал я и спохватывался: "Мистер Престон, ваша
дочь...").
Олави по-русски говорил неважно и обрадовался возможности пе-
рейти на родной язык. Его английский, надо сказать, застыл на

- 65 -

уровне третьего-четвертого класса: из Америки его увезли ребенком.
Но это было как раз то, что нужно. С ним я не стеснялся говорить,
мы болтали целыми днями; теперь, когда иностранцы уважительно
спрашивают, где я учил язык, я с удовольствием отвечаю: на Лубян-
ке.
Разговаривали мы обо всем на свете: о фильмах, о джазе
Цфасмана, о еде, о женщинах (опыт у обоих был минимальный), о его
работе в посольстве. Между прочим, он предсказал, что актрису Зою
Федорову, скорей всего, тоже посадят: по словам Олави, она вместе
со своей сестрой часто гостила у американцев. Я, конечно, никак не
мог предположить тогда, что через много лет познакомлюсь с Викой,
полуамериканской дочерью актрисы, а сама Зоя Алексеевна, выйдя на
свободу, сыграет маленькую роль в фильме по сценарию Дунского и
Фрида.
С Олави Окконеном мы прожили душа в душу месяцев пять; при
прощании он, по-моему, даже прослезился. На девятом году сидки мы
встретились снова, в Минлаге.****)
Если не считать паркетного пола и уроков английского языка,
жизнь в 28-й камере мало отличалась от той, что мы вели на Малой
Лубянке. Так же водили на оправку - впереди, как знаменосцы, самые
молодые с парашей; так же вздрагивали двое, услышав "На фэ!" - те-
перь уже я и Фейгин; так же с грохотом открывалась среди ночи
дверь и голос вертухая - или вертухайки, второй этаж считался
женским - требовал: "Руки из-под одеяла!" То ли самоубийства боя-
лись, то ли рукоблудия - не могу сказать... Так же разыгрывали но-
веньких.
Особенно благодарным объектом оказался пожилой инженер Черны-
шов, на удивление наивный и легковерный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144