Правда, в обеденный
перерыв мы ходили в столовую. И с завистью смотрели на нищих,
которые гужевались за соседним столиком - обязательно с поллитрой.
В Инте их было всего двое - оба инвалиды. Они сидели (с перерывом
на обед) у дороги в поселок и пропитыми голосами окликали
прохожих:
- Братишка! Поможем, чем можем! - Получив отказ, беззлобно
добавляли.
- Ну и вали на хуй.
Сидели они всегда рядышком - казалось бы, в ущерб делу. Так или не
так, доходы их были больше наших.
Котенка макаронная диета не радовала, он рос хилым и умственно
отсталым. Вскоре он сбежал от нас - и, как оказалось, поспешил:
наш друг и одноделец Миша Левин прислал из Москвы недостающую
сумму. Мы одним махом рассчитались с кредиторами и перешли на
человеческую пищу; особенно популярна была в Инте тресковая
печень.
Беглому котенку нашлась замена - кошка редкого ума по имени Голда
Мейерсон. А потом появился и щенок Робин. Рыжий в первые недели
жизни, он превратился в очень красивую собаку цвета сепии с
палевыми и белыми разводами. Мать его, немецкая овчарка Сильва,
прославилась тем, что выхватила у пьяного милиционера пистолет и
закинула в снег - только весной отыскалась пропажа. Отец Робина
пожелал остаться неизвестным. Нас это мало беспокоило: ни одну
собаку потом мы не любили так, как эту. Любовь была взаимной.
По звонку будильника Робин просыпался первым и лез к нам желать
доброго утра. Влезать на кровать с ногами ему строго запрещалось,
и он честно соблюдал договор: задняя лапа оставалась на полу.
Точнее, от пола не отрывались только когти, а остальные три лапы
радостно барабанили по одеялу. Юлий, в прошлом и будущем заядлый
бильярдист, говорил что похожий номер проделывают бильярдные
жучки: ложатся на стол, чтоб дотянуться до неудобного шара, а ногу
незаметно вытаскивают из валенка - до половины голенища. Валенок
же не отрывается от пола.
Поводка и ошейника Робин не признавал, ходил и так за нами, как
привязанный. Иногда, для проверки, мы с Юликом расходились в
разные стороны, и он метался от одного к другому, не зная кого
выбрать. Мы ожидали его решения с ревнивым интересом. Но это злая
шутка; мы перестали дразнить его. На Робина мы переложили часть
домашних обязанностей - он мыл посуду.
К этому времени изменился наш социальный статус. Юлик перешел
из рабочих в служащие - его взяли нормировщиком в ОРС, отдел
рабочего снабжения. А я наоборот, из "белых воротничков" перешел в
"синие" - стал дежурным на водонапорной башне. Башня была
замечательная, ее проектировал заключенный архитектор швед
Томвелиус. Но не красота этого сооружения приманила меня - просто
так сложились обстоятельства.
По сокращению штатов из центральной бухгалтерии уволили Фаину
Александровну. Надо было срочно трудоустроить ее: член партии,
объяснили мне, старый минлаговский кадр и жена офицера. Ее
пересадили на мое место в ремцехе.
Старый минлаговский кадр оказался симпатичной молодой женщиной,
которая чувствовала себя в этой ситуации очень неловко. Я ее
утешал: на башне мне будет не хуже, чем в бухгалтерии! И пока,
утешая, сдавал ей дела, у нас начался роман. Она была чудесная
баба - добрая, заботливая. И всерьез влюбилась в меня. Я тоже
очень любил ее, но боюсь, меньше, чем Фаина заслуживала.
В обеденный перерыв она не таясь бегала ко мне на свидание -
вот когда пригодился собственный дом. Они с Робином тоже
подружились.
Однажды вышел конфуз. Я шел с собакой к Шварцам. На Полярной улице
нам встретились Фаина с мужем офицером. Я сделал вид, что мы не
знакомы, а Робин, простая душа, кинулся к ней, положил лапы на
плечи и стал лизать лицо...Ничего, обошлось. Она объяснила мужу,
что ее все собаки любят. Но ему, по-моему, это было до лампочки.
Кроме выпивки его мало что интересовало.
Нашего песа Фаина просто обожала - (Она была карелка и говорила не
"пса", а "песа". И еще "стретились"). И очень уважала Юлика, хотя
поначалу робела перед ним.
До Фаины я ухаживал за красивой уборщицей общежития Шурой -
кстати, тоже Александровой. Даже предлагал жениться, но ангел-
хранитель Васька услышав, с кем я завел шашни, это дело поломал:
он хорошо знал ей цену и знал ее прежнего любовника,
профессионального вора. Сама Шурка не воровала, она была
наводчицей... Я бы все равно не отступился - тогда, после лагеря,
каждой женщине, которая соглашалась лечь со мной в постель, я
немедленно делал предложение. Но Шура испугалась Васькиных
угроз...
На водонапорном фронте мои успехи были невелики. Я опять, как
тогда на шахте, пережег мотор - на этот раз в насосной. И опять
мне сошло с рук. Меня вернули в бухгалтерию - правда, в другой
отдел.
А Юлик на новой, но привычной работе преуспевал. Перед ним
заискивали теперь работяги совсем другого толка, чем на шахте.
Когда началась массовая разгрузка минлаговских ОЛПов, без дела
оказались офицеры-охранники, надзиратели, кумовья.
Ленивые и неграмотные - а пастухам к чему грамота? - они не способны
были справиться с мало-мальски квалифицированной работой. Из
оперов на Инте сколотили целую пожарную команду. Пока пожаров не
было, они благоденствовали. Но на грех загорелся копер девятой
шахты. Приехали пожарники-экскумовья, стали метаться по шахте, как
петухи с отрубленными головами, не зная, за что браться...
Потушили пожар зеки - в т.ч. Борька Печеневхх) и Жора Быстров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144