он экранизацию рассказа О.Генри, и я экранизацию рассказа
О.Генри... Мы прошли по конкурсу - и в институте, в отличие от
школы, учились хорошо. Но не успели мы сдать экзамены за первый
курс, как началась война.
Всем курсом поехали на трудфронт: копать эскарпы, контрэскар-
пы и противотанковые рвы в Смоленской области, под Рославлем. Нас
вернули в Москву за день до немецкого наступления. А в октябре
немцы уже подошли к самой Москве.
Похоже было, что столицу сдадут: еще раньше из Москвы эвакуи-
ровали все важные учреждения и предприятия, а теперь отгоняли по-

- 307 -

дальше весь вагонный парк, вывозили на грузовых платформах мос-
ковские троллейбусы.
У Юлия на руках была очень больная мать - астматичка, да еще
почти слепая. Отец нашего однокурсника Игоря Пожидаева*) руководил
эвакуацией своего наркомата. Сотрудников с семьями грузили на па-
роходы и по каналу Москва-Волга отправляли в Ульяновск. Игорь до-
был два билета - для Юлика и его мамы. Юлик тут же их потерял и
стеснялся пойти попросить дубликаты - но я его заставил. Сам же я
решил пока остаться и посмотреть, что будет. Семнадцатого числа я
увидел пожарную машину, груженую чемоданами, узлами и матрасами.
Подумал: ну, дело плохо, это последний звонок - пора удирать.
Набил едой один рюкзак, обувкой второй - даже "гаги" отвинтил
от конёчных ботинок. Один рюкзак на груди, другой на спине, обе
руки свободны. И пошел на Казанский вокзал, чтобы отъехать на
электричке хотя бы до Раменского, километров пятьдесят. А дальше
можно пешком - как мой отец, когда уходил под бомбежкой из Минска.
Вот тут-то и выяснилось, что электричек уже нет - угнали на
восток. Зато стоял готовый к отправке эшелон с эвакуированными. Я
нахально влез в теплушку, набитую людьми так плотно, как и гула-
говские краснухи не набивались зеками. Куда повезут, никто не
знал. Поехали потихоньку... На какой-то станции я увидел поезд
"Москва-Казань"; двери вагонов были заперты изнутри. Но я уцепился
за поручень и на подножке отправился к Мише Левину - он с родите-
лями был в Казани.**)
Из Казани так же зайцем я поплыл на пароходе в Куйбышев - там
была Военно-медицинская академия, где работал мой отец. А по доро-
ге, в Ульяновске, увидел у причала пароход - кажется, "Профессор
Мечников", - который увез из Москвы Юлика с мамой. Побежал искать

- 308 -

их, но не нашел. Еле вытащил ноги из черной и вязкой, как вар,
ульяновской грязи и двинулся дальше, к своим.
В Куйбышеве - нечаянная радость. Моего отца разыскал Юлик,
чтобы узнать, что со мной, и рассказать о себе. Они с матерью про-
бирались в Чкаловск - в тамошнем госпитале лежал мамин брат пол-
ковник Иоффе, тяжело раненный.***) (Мы обнялись на прощанье - как
тогда, на Лубянке - когда еще доведется увидеться?)
Через пару дней произошла еще одна неожиданная встреча: уви-
дел на улице Валентина Морозова, однокурсника. Он эвакуировался
вместе со ВГИКом. До Куйбышева ребята путешествовали в тех самых
троллейбусах, которые уехали из Москвы на грузовых платформах.
Институт направлялся в Алма-Ату. В Куйбышеве ВГИКу дали целый ва-
гон - пассажирский, бесплацкартный.
Я простился с родителями и поехал дальше с ребятами.
По дороге мы подобрали еще двух гиковцев - студентку и препо-
давателя; а когда выгрузились на станции Алма-Ата-I, я увидел еще
издали знакомое бежевое пальто с черным мазутным пятном на ягоди-
це: это Юлик в Куйбышеве присел отдохнуть на шпалу.
Я побежал, догнал его - и вовремя; в его паспорте уже стоял
лиловый штамп: "эвакуируется в Усть-Каменогорск". Оказывается, в
госпитале у дяди Миши они встретились со вторым братом Минны Соло-
моновны, Ароном. И решили путешествовать дальше втроем.
Я категорически потребовал, чтобы Юлик остался с нами. Будет
учиться, а мама пускай едет в Усть-Каменогорск, дядька присмотрит
за ней. Минна Соломоновна горячо поддержала мою идею, но Арон - не
лучший из ее братьев - был не в восторге. В письме из Усть-Камено-
горска он потом спросил Юлика: "Как поживает твой пройдоха Фрид?
Он пройдоха, это точно"... Точно, не точно - но теперь-то я пони-

- 309 -

маю, что только эгоизм молодости не дал подумать, какую ношу я
взваливаю на чужого мне человека. По счастью, все обернулось хоро-
шо, и Юлик ездил из Алма-Аты в Усть-Каменогорск навещать маму.
В эвакуации ВГИК оставался до осени 1943 г. В октябре мы вер-
нулись в Москву, новый 44-й год встретили со старыми друзьями - и
с ними же чуть погодя угодили в тюрьму. После бутырской "церкви"
наши с Юликом дорожки разошлись. Домой он писал не обо всех своих
приключениях - не хотел, чтоб волновались. А волноваться были при-
чины.
В первом же лагере, куда он попал, на него полез с топором
приблатненный собригадник. Юлик топор отнял, отбросил и как следу-
ет отметелил этого типа. Силенки набрался в Бутырке, на передач-
ках, а храбрости ему хватало: у Дунских это семейное. Всегда веж-
ливый и мягкий, он впадал прямо-таки в беркерскую ярость, если его
оскорбляли - его или кого-то из близких. Как тогда полез на топор,
мог и на танк попереть. Уже после лагеря, в Москве, наш сосед по
дому Фимка, будущий американский писатель Эфраим Севела, очень
точно определил: у Юлика мягкости - на один миллиметр.
Эта твердость характера была его главной опорой в лагере: пе-
редач из дома он не получал. Отец к этому времени умер, мать была
совершенно беспомощна, а брат Виктор отрекся от него, узнав, по
какому пункту пятьдесят восьмой статьи Юлик получил срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144