Человек он замечательный, мы и сейчас
дружим - но понять извилистый ход его мысли и в лагере было
трудно, и на воле не легче...
Кроме Тони Шевчуковой в бухгалтерии шахты работала тогда одна
женщина (вернее, девушка - Тоня-то была замужем) - немочка Ильза.
Команда подобралась интернациональная: русский Уваров, литовец
Даунаравичус, западный украинец Конюх - не бандеровец, а офицер
польской армии, молдаванин Бостанарь и я. От каждого я узнал что-
нибудь полезное. Васька Уваров сообщил, что у Дунского лицо
интеллигентное, а у меня коммерческое; Владас Даунаравичус
рассказывал о литовских "бандитах" - сам он не успел уйти к
партизанам, взяли, как он выразился, не в лесу, а на опушке. Конюх
научил неглупой поговорке:"Бог не карае, не карае, а як карнэ, то
и срацю не пиднимешь". Он же рассказал, что у них во Львове
студенты написали на двери нелюбимого профессора такой стишок:
Стары Рейтан пьюрком гжебе,
Млодеж его цурке ебе!
("Пьюрком гжебе" - царапает перышком, "цурка" - дочка,
остальное понятно.)
На что старый Рейтан немедленно отреагировал, приписав внизу:
Ебьте, ебьте, мое дятки:
Я ебалэм ваше матки!
Яшка Бостанарь был мужичонка вздорный и большой любитель спорить.
Уваров, человек немногословный, не одобрял его. Говорил брезгливо:
- Филь шпрехен.
Как-то раз Бостанарь затеял дискуссию со своим соплеменником
Митикэ - как надо произносить румынское название каменного угля,
"гуила" с мягким южным "г", или "хуила"? Оба темпераментные, они
всем на потеху минут десять орали, стараясь перекричать друг
друга: "Гуила!.. Хуила! Хуила!"
В другой раз Яшка заспорил со мной - не помню уже, по какому
поводу. Дошло до драки. Добрый Митикэ Мельничук побежал за Юликом
- чтобы тот разнял нас.
- Юлиус! - кричал он жалобно. - Они дерутся! Они бьют друг
друга! По лицу! Руками!
Юлика это не взволновало - он был боец не мне чета. Его - за неделю
до нашей с Яшкой драки - обматерил маркрабочий Генрих Волошин.
Юлик посоветовал ему никогда больше этого не делать. Генрих сделал
- немедленно.
Ко мне в бухгалтерию заглянул Костя Карпов:
- Иди посмотри. Там твой кирюха Волошина убивает.
Я выскочил в коридор и увидел убегающего Волошина - вся морда в
крови. А двое ребят держали дверь маркшейдерской, не выпуская
Юлика. Он в ярости дергал и дергал дверную ручку - пока не
оторвал... Я им гордился.

ПРИМЕЧАНИЯ к гл.XVIII
+) Таких - даже состоявших в официальном браке - на женском
ОЛПе было несколько: Лена, жена греческого дипломата по фамилии
Политис, жена американца Галя Уоллес... Я их не знал, только
слышал о них.
++) В этой бригаде до Плезанса не было ни одного негрузина.
Выкликая их по карточкам на разводе - "Беридзе... Гогоберидзе...
Апакидзе... Вашакидзе..." - краснопогонник удивился:
- Вас всех, что ли, земляк сюда собрал?
Больше мы этого стрелка не видели. Зеки решили: получил срок. Может,
и получил.
А что до Эрика Плезанса, то он в хрущевскую оттепель
освободился и даже был отпущен в Англию. Лен Уинкот, который
съездил туда в конце шестидесятых, говорил нам, что Плезанс
выпустил в Англии книгу под названием "I killed to live" - "Я
убивал, чтобы жить". В этой книжке, по словам Лена, случай, когда
Плезанс дал по морде кому-то из придурков, превратился в волнующий
эпизод: Эрик ударом кулака убил оскорбившего его офицера чекиста.
Преувеличение, чтоб не сказать вранье, очень характерное для
литературы о лагерях.

XIX. ФИНИШНАЯ КРИВАЯ
Сбухгалтерией мне пришлось в скором времени расстаться.
Начальник шахты Воробьев подписал неправильно оформленную накладную, я
ее порвал - а он счел это за личное оскорбление. Я уже
рассказывал, каким он был ничтожеством; у таких самолюбие всегда
` '$cb.,как печень алкоголика. (Вот его предшественник Дыгерн был
совсем другим человеком. Толковый горный инженер. широкий,
решительный, рисковый. И большой любитель футбола, что, по-моему,
тоже может считаться плюсом. За счет шахты он построил целый
стадион - незаконно, разумеется. Но это лучше, чем заказывать на
шахте шкафы - по-ихнему, "шифонеры" - для себя лично, и не платить
за них. Так делали все остальные. А лес, пошедший на стадион, мы
списали - как крепеж. За какие-то грехи - возможно, и за этот -
Дыгерна сняли и заменили законнопослушным Воробьевым.)
Меня Воробьев немедленно погнал на общие работы. Сколько-то
времени я постоял на породоотборке. Работа не тяжелая, но очень уж
нудная. Смотришь на медленно ползущую ленту транспортера,
выхватываешь куски породы и отбрасываешь в сторону. А уголь едет
дальше.
К этому периоду относится несколько новых знакомств. Рядом со
мной стоял на породоотборке пожилой эстонский моряк и мы болтали,
о чем придется. Эстонец философствовал:
- Се говорятт: теньги нетт, теньги нетт! Один купитт дом,
тругой купитт куттор, третий купитт маленький теревенька.
Я считаю - ценное наблюдение. Он же рассказал про своего
земляка, лютеранского пастора по фамилии Йопп.
Когда они были еще в общем лагере, пастора - за неимением
православного священника - позвали в женский барак крестить
новорожденного. За этим занятием его застукал надзиратель. Строго
спросил:
- Ты чего тут делал?
Пастор, плохо знавший русский язык, помнил, что при любом
допросе первым делом спрашивают фамилию. И четко ответил:
- Йопп.
Вертухай его фамилию знал. Повысил голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144