Я не спрашивал, она тоже помалкивала. Хотя ее
подружки любезно сообщили: твоя Шурочка - немецкая подстилка.
Девушек и женщин, живших в оккупацию с немцами, в лагере было
много, и у каждой имелись свои причины и свои обстоятельства; бог
им судья. Но судили-то их не на небесах, а на земле, причем на со-
ветской, и всем подряд давали срока по 58-й - кому больше, кому
меньше. Я их не осуждал - жалел.
Заниматься любовью в бараке, прилюдно, нам с Шурой не хоте-
лось. И мы часами простаивали в темном тамбуре, ожидая, пока прек-
ратится хождение. Только раз нам удалось оттолкнуться (тогда не
говорили "трахнуться"") в относительном комфорте: на опилках, за
штабелем. Курсантов ведь выводили иногда на лесопилку - убирать
территорию; вот мы и воспользовались. Правда, задержались малость,
и когда прибежали к воротам, все те же доброжелательные подруги
стали громко советовать:
- Шур! Хоть отряхнулась бы!..
Вся спина ее серенького довоенного пальтишка была в опилках.
Там, в рабочей зоне, можно было добыть через вольных курево,
а то и выпивку - за деньги, понятно. В Шурин день рождения мне
принесли целых два поллитра. Отпраздновать мы решили вечером, в
бараке. Но вот проблема: как пронести водку в зону? Эту задачу я
решил с гениальной простотой. Заложил по бутылке в каждый рукав
повыше локтя и во время обязательного шмона перед воротами с го-
товностью распахнул бушлат, разведя локти в сторону. Вертухай при-
вычно скользнул ладонями по моим бокам и буркнул:"Ходи." Если б

- 205 -

нашел водку, мне обломилось бы суток десять ШИЗО. Но ради любимой
девушки стоило рискнуть. Да, да, любимой! Шурка была вторая в моей
жизни женщина, которой я сказал это слово - "люблю". Потом говорил
и другим - но не часто. И не в лагере...
Занятия на курсах кончились, мы сдали экзамен - я на пятерку,
Шура на троечку с минусом - и разъехались по свои лагпунктам. Мы
потом переписывались, через бесконвойников. Я старался переправить
ей что-нибудь вкусненькое из маминых посылок; а однажды мы даже
смогли увидеться - но об этом немного погодя.
На выпускном занятии начальник курсов, старший лейтенант, чью
фамилию я, к сожалению, забыл, приятно удивил нас. Свою прощальную
речь он начал давно забытым обращением: "Товарищи!" Оговорился? Не
думаю. Были, были среди лагерного начальства вполне порядочные,
многое понимавшие люди.
На 15-й я вернулся старшим бухгалтером производственной груп-
пы. На меня смотрели с уважением, а девушки с новым интересом:
подружиться со мной, считали они, было бы полезно.
Попадая в тюрьму, женщины в первые же дни узнавали от опытных
сокамерниц: в лагере надо сойтись с кем-нибудь из придурков, лучше
всего с нарядчиком - пристроит на легкую работу. А одной быть
нельзя, дойдешь на общих. И блатные приставать будут.
К нам на 15-й пришел этап из Иванова - молодые девчонки, в
большинстве ткачихи, получившие срок по статье 162-й, воровство:
вынесли с фабрики две-три бобины пряжи и променяли на хлеб.
Пока они все вместе жили в карантинном бараке, их навещали
наши старожилки - познакомиться и узнать, не пришел ли кто из зем-
лячек. Заодно инструктировали: тут на сельхозе с мужиками плохова-
то, человек сто всего, да и то половина доходяги. Но есть в хлебо-

- 206 -

резке грузин Моисей, он баб любит; а в бухгалтерии - очкастый мо-
лодой еврей. У него, вроде, никого нет... Девушки слушали, прини-
мали к сведенью. И жалели свою товарку, которая была на седьмом
месяце беременности:
- Любочка, а ты-то как будешь? С таким-то пузом.
- А я, девочки, рачком.**)
Об этой беседе мне рассказала, хихикая,Люська Беляева, с ко-
торой у нас случился скоротечный роман: она воспользовалась навод-
кой.
У нее было милое курносое личико, тоненькая фигурка и, как
отметил мой друг Леха Кадыков, "подстановочки под ней выполнены
очень аккуратно". (Лешкина речь и по сей день отличается своеобра-
зием; про одну знакомую даму он сказал, что у нее большое обоня-
ние). А подстановочки,т.е., ножки, были у Люськи действительно хо-
роши. И удивительная походка - куда до нее нынешним манекенщицам!
На этапе Люсю постригли: завшивела в тюрьме. И теперь она ходила,
не снимая голубой косынки; каждую ночь проверяла, не отросли ли
волосы. Об этом ее нетерпеливом ожидании знал весь лагпункт. И
Венька Стряснин, зав.ШИЗО, вместе с надзирателем Серовым, сыграли
над Люськой пакостную шутку: сорвали косынку и снова постригли на-
голо, объявив, что у Беляевой вши. Как она рыдала, бедная девка!
Ведь нагло врали, сволочи. Она была чистюля, заботилась о своей
внешности, даже чистила зубы два раза в день - чего я, например,
не делал никогда.
Женщины в этом смысле - да и не только в этом - существа уди-
вительные. Моя тетка Нюрочка, посаженная в 37-м как ЖИР, жена из-
менника родины, рассказывала: в Темниковских лагерях, в женском
бараке, она наблюдала интересную сцену. Новенькая, тоже жена из-

- 207 -

менника из только что прибывшего этапа, делала на нарах массаж ли-
ца, похлопывая по щекам кончиками пальцев. При этом она причитала:
- Ужас, ужас... Мужа, конечно, расстреляли... (Тюп-тюп-тюп.)
Детей отправили в приют... (Тюп-тюп-тюп.) Боже, десять лет, десять
лет! (Тюп-тюп.) Нет, я знаю - я не переживу!..
Сама Нюрочка вышла через пять, сохранив, как видим, чувство
юмора - и ангельский характер. Ее первого мужа расстреляли, а вто-
рым стал мой овдовевший дядька Володька, который мучил ее, думаю,
не меньше, чем лагерное начальство - хотя любил;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144