такое же, по сути, беззаконие, как деятельность ОСО -
но, слава богу, со знаком плюс. Десятки тысяч людей вышли на сво-
боду. (О составе и методах работы троек рассказываю с чужих слов,
сам не участвовал).

XVI. ГРЕХ ЖАЛОВАТЬСЯ
Особые лагеря - такие как наш Минлаг - иногда называют каторжными.
Это говорится и пишется для красного словца: знающий человек так
не скажет. Всамделишную каторгу воскресили в годы войны для
устрашения предателей-коллаборантов, которых оказалось больше, чем
думали. (Тогда же вспомнили и про виселицы: стали вешать
прилюдно). В Инте каторжных лагпунктов не было, а у соседей, на
Воркуте, до какого-то времени были.
По слухам, каторжники носили одежду грязно-свекольного цвета;
на груди, на спине, на колене и на шапке - номера. Рассказывали,
что по зоне они передвигались в кандалах. Кроме ТФТ - тяжелого
физического труда - никаких других занятий им не полагалось, даже
до должности дневального каторжанин не мог дослужиться. Придурками
на тех лагпунктах были то ли вольные, то ли бытовики... Не знаю,
что из этих слухов правда, а что нет. Вроде бы и к нам на третий
ОЛП прибыл кто-то из бывших каторжан - сверхопасный, что ли? (Про
тех, кто из обычных лагерей попадал в Минлаг, говорилось:
"заминировали". А про тех, кто угодил в Морлаг - "заморозили").
Можно было бы расспросить новичка, но я же не знал, что буду
писать эти заметки. Так и не поговорили...
О неприятных особенностях минлаговского режима я уже упоминал.
Но кроме жилой зоны была ведь и производственная. Вот там жизнь
была совсем другая.
Ценой не очень больших усилий - все-таки шесть лет лагерного опыта
за спиной! - мы с Юлием перевелись на шахту 13/14, я -
бухгалтером, он - нормировщиком. Теперь мы и жили в одном бараке,
( на работу ходили в одной колонне.
Водили нас под усиленным конвоем - с автоматами, с овчарками.
Ребята говорили, что замыкающий колонну краснопогонник тянет за
собой пулемет на колесиках; своими глазами этого я не видел,
может, и правда.
Но как только мы оказывались на территории шахты, строй
рассыпался, и при наличии живого воображения можно было
представить себя свободным человеком - на целых восемь часов, пока
не кончится смена.
Почти все шахтное начальство состояло из бывших зеков. Отбыл срок
по 58-й начальник участка Яков Самойлович Урбанский, отец Жени
Урбанского, будущего "Коммуниста".+) Главный инженер шахты
Наконечный - тот самый, что забраковал меня при попытке
перебраться с Сангородка на третий ОЛП - тоже отсидел свое в
Интлаге: так назывался наш лагерь пока не стал особым. Ясно, что
ни враждебности, ни высокомерия ожидать от них не приходилось. А
кто из вольняжек не сидел, те тоже не имели оснований заноситься.
Начальник другого участка Федя Газов был, говорили, власовцем,
получившим вместо лагерного срока не то три, не то пять лет
спецпоселения. Бледненькая Ильза Мауер, дочь и внучка ссыльных
немцев с Кавказа, смотрела в рот заключенным бухгалтерам,
обучаясь у них профессии, а начальница вентиляции Лидочка
Шевелева, златозубая и златоволосая красотка, выпускница горного
техникума, прямо-таки молилась на своего заместителя з/к Сурина,
старого горного инженера, и на десятника Славку Батанина. Об этих
двух разговор особый, а пока что скажу, что и в забоях работали
бок о бок зеки и вольные. И конечно же, вторые подкармливали своих
напарников, таскали им курево, а то и выпивку.
На вахте вольняжек шмонали так же старательно, как нас. Но
горючее можно было перелить в резиновую грелку, а грелку засунуть
под рубаху: на ощупь мягко, как живот. Впрочем, кое-кто ухитрялся
пронести и бутылку.
Поллитровку оставляли на хранение у дневального шахткомбината (так
называлось здание конторы), а когда эту должность упразднили,
нашелся другой надежный способ. Как-то раз нас с Юликом пригласил
Костя Карпов, помощник начальника участка, выпить с ним в честь не
помню какого события:
- Пошли. У меня есть.
- А где?
- У Великого Дневального.
Мы не поняли, но Костя привел нас в техкабинет, положил руку на
лоб гипсового Сталина, наклонил - и в полом бюсте обнаружилась
бутылка водки. Расчет был безошибочный: кто посмел бы дотронуться
до изваяния великого кормчего? Не дай бог, уронишь - а за это и в
тюрьму загреметь можно.
Юлик рассказывал, что у них в кировском лагере сидела женщина -
шизофреничка, влюбленная в Иосифа Виссарионовича. Свой срок она
получила за то, что в присутствии сослуживцев украсила бюст
любимого человека своим шарфиком и беретом, приглашая всех
полюбоваться: ведь правда он душка? Она и в бараке время от
времени замирала и умиленно шептала, уставясь в потолок:
- Он слушает меня!
Угостивший нас Костя Карпов сел за более серьезный проступок: он служил
у немцев в карателях. Но на шахте Костя работал на другой
должности - горным мастером. И у начальства был "в авторитете". Я
своими ушами слышал, как он тянет - т.е., распекает - вольного
взрывника, который явился на смену выпивши.
- Ты же комсомолец, еб твою мать! - гремел Костя. - С тебя
пример должны брать - а ты в каком виде?!.
- Прости Костя, - лепетал комсомолец. - Больше не повторится.
Гад человек буду!
На зеков-специалистов, да и просто на толковых ребят, вроде
Карпова, вроде мадьяр Феди (Ференца) Факета и Юрки (Дьюлы)
Веттера, ставших уже в лагере горняками, вынужден был против воли
полагаться сам начальник шахты Воробьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144