Здесь опять собралися как прежде мы,
По-над нарами табачный дым...
Мы простились с прежними надеждами,
С улетевшим счастьем молодым.
Трижды на день ходим за баландою,
Коротаем в песнях вечера,
И иглой тюремной контрабандною
Шьем себе в дорогу сидора.

Ночь приходит в камеры угрюмые,
И тогда, в тюремной тишине,
Кто из нас, ребята, не подумает:
Помнят ли на воле обо мне?


- 107 -

О себе не больно мы заботимся,
Написали б с воли поскорей!
Ведь когда домой еще воротимся
Из сибирских дальних лагерей...

Складывалась песня быстро, без споров - каждое лыко было в
строку. "Контрабандную иглу" придумал, по-моему, Юлик, "по-над
нарами" - любитель стилизаций Миша Левин. Сочинивши, несколько
раз громко пропели. Сокамерникам песня понравилась, они охотно
простили несовершенство стихов. Во всяком случае, когда мы с Юли-
ком вернулись в Москву - это было уже в 57-м году - раздался те-
лефонный звонок и чей-то голос пропел:
- Трижды на день ходим за баландою, коротаем в песнях вече-
ра...
Это оказался Саша Александров, замечательный мужик - но о
нем речь впереди, когда буду рассказывать о Красной Пресне.
А второй раз нам напомнила об этой песне книга века "Архипе-
лаг Гулаг". В конце первого тома Солженицын рассказывает, как
московские студенты сочиняли на нарах свою тюремную песню, и при-
водит два куплета. Вообще-то, Александра Исаевича с нами в камере
не было: он прошел через бутырскую церковь несколько раньше. А
песню услышал, наверно, в Экибастузе от Шурика Гуревича - и одну
строчку воспроизвел не совсем точно. Но человеку, написавшему
"Один день Ивана Денисовича" - лучшее из того, что я читал о ла-
гере, и возможно, лучшее из всего, что он написал - этому челове-
ку можно простить маленькую неточность. Тем более, что у него по-
лучилось интереснее. И потом - шутка ли: благодаря "Архипелагу"
наши два куплета оказались переведены чуть ли не на все языки ми-
ра. Ни одно из других сочинений Дунского и Фрида такой чести не

- 108 -

удостаивалось...
В один прекрасный день в камере появился новый жилец. На нем
была армейская шинель, потрепанная кубанка; остроносый и черня-
вый, он смахивал на кавказца, а по обветренному шершавому лицу мы
решили: этот из лагеря.
Окинув камеру быстрым наметанным глазом, новичок сразу нап-
равился к нам, представился:
- Петька Якир.
Он действительно оказался бывалым лагерником, но сейчас при-
был не из далеких краев, а с Лубянки. Там он проходил следствие
по своему второму делу - вместе со Светланой Тухачевской и Мирой
Уборевич.
С обеими этими девочками он, после расстрела военачальни-
ков-отцов, попал в специальный детский дом, но надолго там не за-
держался: получил срок и отправился путешествовать по лагерям.
Над шустрым и смышленым пацаном - Петьке было лет 13-14 - взяли
шефство обе фракции лагерного контингента, и блатные, и "полити-
ки". Старые большевики считали своим долгом опекать сына прослав-
ленного командарма; что же касается блатных, то замечено, что
ворье с интересом и уважением относится к обладателям каких-ни-
будь выдающихся достоинств - к чемпиону, скажем, по боксу, знаме-
нитому артисту, дважды Герою Советского Союза и так далее. Вот и
малолетний Якир в отблеске отцовской славы пользовался расположе-
нием блатных. Им льстил его интерес к воровской жизни, и они,
опекая Петьку, учили его всяким премудростям лагерной жизни. В
результате, когда мы встретились, руки у него были в наколках и
шрамах от мастырок;******) а от своих покровителей интеллигентнов
он нахватался самых разных сведений из области истории, искусств

- 109 -

и литературы. Со своими семью или восьмью классами средней школы
он на равных беседовал с главными бутырскими эрудитами.
По Петькиным словам, отбыв первый срок, он приехал в Москву,
пробился на прием к самому Берии и закатил блатную истерику: что
ж ему теперь, всю жизнь оставаться сыном врага народа?! И Лаврен-
тий Павлович - опять-таки по рассказу Петьки - распорядился при-
нять его в какую-то чекистскую школу. Там он задержался не доль-
ше, чем в свое время в детдоме: встретился с подругами детства
Светой и Миррой, и в дружеских разговорах они все трое заработали
себе срока; Якир - восемь лет, а девочки по пять.
Петька и в нашей камере делил свое внимание между блатарями
и интеллигенцией - которая состояла в основном из нашей компании
и очкастого однодельца Белинкова, Генриха Эльштейна по кличке
"Мацуока".*******)
Нас Якир просвещал по всем вопросам лагерной жизни, а с Се-
регой из Сиблага вел вполголоса профессиональные разговоры на
странном диалекте, в котором половину слов мы не понимали: "суну-
ли в кандей... отвернул угол... битый фрей... пустили в казачий
стос..."********)
С Петром Якиром мне предстояло - чего я не знал - провести
два года на одном лагпункте и хавать из одного котелка. Но об
этом после. А Серега вскоре исчез из моей жизни, и запомнил я его
только потому, что это был первый встреченный мною вор в законе.
В наши дни, судя по газетам, ворами в законе считаются толь-
ко видные фигуры преступного мира, которых чуть ли не единицы -
что-то вроде крестных отцов мафии. А в те времена в законе счи-
тался любой вор - пока не скомпрометирует себя и за какой-нибудь
поступок, несовместимый с воровской этикой, будет "приземлен".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144