Она также достала кувшин пенистого
пива. Все это расставили на поднос из жесткой плетеной циновки и оставили
на земле, предоставив мне поднимать самой. Когда я нагнулась, чья-то нога
ударила меня в бок, и я упала.
Я не знала, которая из них это сделала, но Котта крикнула из своей
палатки:
- Чтоб больше такого не было. Она ждет ребенка. Эттук не поблагодарит
вас, если потеряет из-за вашей стервозности воина.
Я не знаю, как она поняла, что они сделали. Шума-то почти не было. Я
подняла поднос и поспешила убраться от них обратно к раскрашенной палатке.
Войдя, я обнаружила, что Эттук проснулся, сидит и злобно глядит на
меня.
- Где тебя носило, сучка? - зарычал он. - Тебе пришлось самой ходить
по ягоды и готовить, прежде чем ты смогла принести все это?
- Женщины, - заикнулась было я.
Он снова рявкнул, приказав молчать, и выхватил поднос, так что все
жидкости из сосудов расплескались. И принялся запихивать еду себе в рот, в
то время как Тафра наливала ему в окованную серебром чашу пиво. Внезапно
он схватил ее за грудь почти так же, как схватил поднос. И рассмеялся.
Тафра кивнула мне.
- Ступай теперь. Я прикажу привести тебя, когда ты мне понадобишься.
Я повернулась, вышла и стояла на резком свете солнца, превозмогая
отвращение.
Женщины все еще окружали костер, за исключением дочери Сила,
вероятно, отправившейся кормить отца. Котта тоже ушла в палатку.
Я прокралась по стану и нашла среди сосен узкий ручей, недалеко от
палаток. Я гадала, не следует ли мне отправиться вниз по течению этого
ручья, чтобы найти между склонами гор за деревьями русло реки, русло,
которое приведет меня не к Эшкореку, а в конечном итоге на юг, к
неизвестному морю. В конце концов, меня ведь ничто не удерживало здесь.
Я сделала полшага, и, казалось, путь мне преградила невидимая стена.
Уж не знаю, что это было - предвидение или всего лишь желание обрести
безопасность, какой бы сомнительной она ни была. Я покачала головой,
словно отказывая ручью и дороге, которую тот мог предложить, и снова
вернулась в крарл.

В чем заключались мои обязанности, я выяснила достаточно скоро.
Я сидела в пыли неподалеку от палатки Козлы, ломая голову по поводу
прегражденного пути у ручья, когда женщины позвали своих мужей и детей к
трапезе у костровой ямы. Завтрак в постели им не полагался; он был
привилегией Эттука и Сила, надо полагать, тоже. Один из воинов крарла
побудил меня к действию, рывком подняв на ноги и съездив по уху за
праздное сидение. Затем одна худощавая женщина, скорее обеспокоенная, чем
недружелюбная, обязала меня подавать еду вместе со всеми другими женщинами
мужчинам и мальчикам. В присутствии мужчин женщины стана могли есть,
сидеть или даже стоять не двигаясь. У них это было традицией, тем не
менее, они находились в большем рабстве, чем темнокожие. Даже я была
меньше рабыней, ибо все во мне бунтовало, и хотя и ничего не могла
поделать со своим жребием, я не принимала его с покорностью. А женщины
крарла, даже девочки, принимали целиком и ни секунды не сомневаясь; даже
дочь Сила, прислуживавшая вместе с остальными. Когда мужчины покончили с
едой, то поднялись на ноги, вытирая рты, не удостаивая взглядом своих
женщин, и пошли по своим мужским делам: готовиться к охоте (ибо эти дикари
ели мясо, когда им удавалось добыть его), точить ножи, чистить коней и
вообще вести важные разговоры и обсуждения, которые нам не полагалось
слышать. Мальчики из кожи вон лезли, чтобы подражать им. Похоже, их
мужская жизнь начиналась рано.
Теперь женщины доедали ошметки и объедки того, что осталось, и пока
девочки шумно играли поодаль, они, в свою очередь, занимались чисто
женской болтовней. Только это и дозволялось им - пустые разговоры о
тряпках, вещах, детях, младенцах, предстоящей стряпне и предстоящих
трудах, а также о мощи их мужей (либо в постели, либо на охоте или на
войне); все это перемежалось сплетнями и злословием в адрес любой женщины,
которая отсутствовала в данный момент.
Наибольшую злобу вызывала у них Тафра. Прислушиваясь к их разговорам,
я узнала, что Эттук добыл ее год назад в бою из вражеского племени. Ее еще
не приняли в свои - они называли ее иноплеменной сукой. Им не нравилось,
что милость Эттука досталась ей, а не одной из них; не нравилась им и ее
беременность, благодаря которой она могла еще больше утвердиться в его
палатке, особенно, если родит ему сына.
Трапеза женщин, однако, продолжалась недолго. Вскоре они встали, и я
вместе с ними, и отправились драить блюда и чаши и мыть их в том самом
ручье, к которому я приходила раньше. В ходе этой работы я бессознательно
подошла к той прежней границе и поняла, что упустила момент, когда можно
было уйти, как часто бывало в прошлом, когда я собиралась бежать от
надвигающейся беды, но какое-то обстоятельство или чувство препятствовали
этому.
После мытья посуды наступил черед стирки одежды и одеял, полоскания и
выколачивания этого пахучего тряпья о камни. Настал полдень, и я ожидала
какого-то отдыха, но они развесили одежду сушиться на сконструированных
для этой цели маленьких клетках из дерева, а затем побежали обратно в стан
и занялись штопкой, ткачеством и другими утомительными трудами. Девочки
проявили ко мне некоторый интерес, сводившийся, в основном, к
поддразниванию, - подражая матерям, как мальчики подражали воинам в
напускном безразличии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176