..
С этим мать согласилась и даже повеселела, поняв, что бодрости он не утратил, но заметно огорчилась, узнав об отъезде Али в дальнюю гастрольную поездку.
— Разве у вас так плохо с деньгами, что пришлось ей идти на такую... неудобную работу?
Петр объяснил, что суть не в деньгах, ей тоже совестно без дела сидеть. На это мать возразила: неужто в целом городе работы другой не нашлось?.. Петр еще попытался подыскать какие-то объяснения, но мать, кажется, поняла все, как оно есть, поняла, что меж ними трещина, а может быть, только уж одни осколки остались, которые и не соберешь...
Глафира Федотовна встретила приехавшую родню приветливо, как и полагается встречать гостью. Петр был доволен, что теща столь радушно отнеслась к его матери. Но сама-то мать, кажется, была задета именно тем, что ее встречают как гостью. Она-то ехала к сыну не в гости, а насовсем.
Прошло несколько дней, и противоречия обнажились. Как-то, возвратясь с рынка, Глафира Федотовна обнаружила, что посуда, которую она вопреки обыкновению в этот день, торопясь, оставила невымытой, красуется чистая на отведенной ей полке.
— Посуду я привыкла мыть сама,— вежливо, но холодно сообщила Глафира Федотовна.
— А я непривычна сидеть весь день без дела,— столь же вежливо и сухо возразила мать.
— Право, не знаю, чем могу вам помочь,— сказала Глафира Федотовна.
— Уж полы-то, Наверно, доверите,— ответила мать с явной обидой.
— Доверить, конечно, могу, но это не для вашего преклонного возраста.
Глафира Федотовна была лет на пятнадцать моложе матери Петра и решила обратить в свою пользу это обстоятельство.
Мать поделилась своей обидой с сыном. Сказала, что ехала не в чужую семью, а в свою, что всю жизнь жила своими трудами, не садилась никому на шею. Если в своей семье дела не находится ее рукам, она может сыскать себе место домработницы. Без куска хлеба не останется.
Петр понимал, что у матери веские причины чувствовать себя обиженной. Но и Глафиру Федотовну можно было понять. Она была в этом доме хозяйкой, знала, что умеет вести его, и не хотела, даже мысли не могла допустить, чтобы кто-то другой занял ее законное место. Поэтому нелегким был для Петра разговор и с Глафирой Федотовной.
— Я все понимаю, Петя, все понимаю,— сказала Глафира Федотовна, когда Петр попросил ее уступить часть забот по домашнему хозяйству его матери; посмотрела на него с укором и закончила, глубоко вздохнув: — Вы теперь все можете, теперь за меня заступиться некому.
Петр уже хотел рукой махнуть: вот уж совсем не до того ему, чтобы еще и дома голову ломать, она и без этого у него раскалывается,— но стыдно стало за свое малодушие, что не может заступиться за родную мать. Зажал нервы в кулак и самым мягким, но все же настоятельным тоном сказал Глафире Федотовне, что надо поделить теперь домашние заботы, поскольку в доме стало две хозяйки (так и сказал!), и выразил надежду, что не ему придется делить, что договорятся сами, по-хорошему.
Глафира Федотовна поняла, что противиться бессмысленно и надо уступить. В конце концов договорились: к матери отошла кухня, все остальное — к Глафире Федотовне.
Таким распределением домашних обязанностей Петр был очень доволен. Конечно, материна кухня была ему роднее и привычнее, а потому и вкуснее.
От Али пришло письмо. Но не Петру, а Глафире Федотовне. Вечером, когда Петр вернулся с работы, Глафира Федотовна передала ему письмо. Намеревался сказать, что не ему адресовано, но не хотелось обижать Глафиру Федотовну: она не виновата, что у них не все ладно складывается...
Да лучше было бы и не брать ему этого письма... Аля подробно описывала, как летели на самолете, где останавливались, какие давали концерты. Особенно много и обстоятельно писала о море и Северном порте и, можно сказать, с восторгом о встречах с американцами.
«В порту мы застали американский торговый корабль. Нас пригласили дать концерт. Американцы очень веселые и общительные люди,— сообщала Аля.— Они очень интересуются нашей страной, расспрашивают обо всем, вплоть до мелочей. Когда они узнали, что я говорю по-английски, расспросам не было конца. Узнав, что у меня муж — директор завода, очень заинтересовались и стали просить, чтобы рассказала про завод. Я смутилась: что можно рассказать интересного? — но выяснилось, что у одного из офицеров кожевенный завод в Чикаго, и он задавал мне такие вопросы, на которые я не смогла ответить. Заметив мое смущение, он переменил тему, и мы заговорили о музыке...»
В конце письма Аля сообщила, что гастроли продлятся дольше, нежели предполагалось, потому что их бригада посетит и другие порты побережья. И еще известила, что, возможно, прямо из Северного порта полетит не в Приленск, а в Москву. Кажется, будет у нее такая возможность...
Где-то в верховьях прошли затяжные дожди. И вот безостановочно уже вторые сутки вода шла на прибыль. Исчезли под водой песчаные отмели, и протоки раздались в ширину. Острова стали ниже, по узким проточинам река врывалась внутрь островов, заливая покосы, превращая их в озера. По реке и даже по городской протоке понесло лес, изредка проносило копны и стожки сена.
Вбежал запыхавшийся начальник транспортного отдела.
— Петр Николаич! За ночь еще полметра прибыло. Зря вы меня вчера не послушали.
— Сейчас уточним.
Петр снял телефонную трубку. После короткого разговора сказал встревоженному транспортнику:
— Вы правы. Ожидается еще повышение уровня. Немедленно снаряжайте катер с шаландами на Медвежий. Вероятно, придется школьный лагерь перевозить на высокий берег.
— Сами поедете?
— Надо бы, но не смогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130