Поэтому ваше время дороже моего стоит. Вот я вам лишний час в день и сберегу.
— Ну разве что так,— согласился Евстафий Лукич. Посмотрел с улыбкой на Петра и добавил:— Однако с вами, Петр Николаич, можно кашу варить.
— Сварим, Евстафий Лукич, даже и не сомневайтесь,— заверил его Петр.
После этого обнадеживающего разговора Петр вспомнил, что почти такой же разговор состоялся у него, когда он принимал штамповочный цех.
«Ничего удивительного!.— сказал сам себе Петр.— Обстановка-то в точности такая же. Вся и разница, что теперь я сам малость поумнее стал...» И подумал, что все это — и то, и другое — как раз и неплохо. Там хоть и не сразу, но в конце концов все же дело наладилось. Ну и здесь наладится.
Забегая опять вперед, скажем, что оптимистическая уверенность Петра подтвердилась. Прошло всего каких-то две недели, и вопрос о систематических недодачах кроя был, как выразился Михаил Иванович, «снят с повестки дня».
Как и рассчитывал Петр, выручил опыт штамповочного. Прежде всего Петр нащупал «узкое место».
Здесь Петр Николаевич, заметив, что мне трудно коротко и достаточно внятно изложить суть дела, вмешался и продиктовал:
— Оказалось, что чаще всего нарушается комплектовка по сапогу армейскому, то есть по тому ассортименту, где больше всего ростов. А их действительно чрезвычайно много: девять ростов — от пер ого до девятого, да в каждом росте три полноты: узкая — «У», средняя — «С» и широкая — Ш. Итого двадцать семь.
Столь усложненная ростовка заведена для того, чтобы боец мог подобрать сапог точно по ноге. От хорошо подогнанной обуви в армейской обстановке, даже в мирной, не говоря уже о боевой, много зависит.
На каждую сотню сапога армейского устанавливалась точная ростовка, то есть сколько пар определенного роста и полноты должно быть в этой сотне. И экспедитор заготовочного цеха, принимая очередную партию кроя, тщательно следил, чтобы в каждой сотне было сколько положено того или инОго роста, той или иной полноты. Тут я позволил себе перебить Петра Николаевича и спросил, как ухитряется экспедитор удерживать в памяти такое множество ростов и полнот.
Петр Николаевич пояснил, что экспедитору вовсе не ребовалось напрягать свою память, у него под рукой всегда была ростовка; к тому же она висела на стене комплектовки. И Петр Николаевич тут же взял у меня шариковую ручку и изобразил на листе бумаги таблицу.
Протянул ее мне и сказал:
— Вот такая табличка. Может быть, я где-то и ошибся на одну-две цифры, но принцип ясен: средних ростов и полнот больше, чем крайних. По этой ростовке и принимает крой экспедитор. И если какого-либо роста или полноты не хватает, то экспедитор отодвигает в сторону всю партию кроя. Дневной наряд остается невыполненным, и на очередной проверке начальнику раскройного цеха читают очередную нотацию.
— И как же вы расшили «узкое место»? — спросил я Петра Николаевича.
— В общем-то, просто,— ответил Петр Николаевич.— Вспомнили опыт штамповки. Заготовили впрок все полноты первого, второго, восьмого и девятого, то есть крайних ростов. Благо их, как вы заметили, в комплекте мало, и на то, чтобы создать запас, понадобилось не так уж много материала и рабочего времени. После чего уже надо было постоянно следить не за девятью ростами, а только за пятью, то есть задача упростилась наполовину.
Ну, наверно, и еще кое-какие усовершенствования внес Петр в организацию производства, опираясь опять-таки на опыт своей работы в штамповочном цехе. Словом, раскройный цех стал аккуратно поставлять крой обувной фабрике и ставшие уже традиционными стычки между руководством фабрики и завода почти прекратились.
Директор кожкомбината Дмитрий Илларионович Басурми-дын нередко захаживал на планерки к техническому директору. Но был на них не участником, а только безмолвным слушателем. Заняв место в углу кабинета, он, подняв очки на лоб или, наоборот, сдвинув их на кончик длинного носа, внимательно слушал каждого выступающего, но худощавее, покрытое редкими оспинами лицо его оставалось невозмутимым, какие бы жаркие страсти ни разгорались на планерке. Когда же находил необходимым что-то сказать, то кидал быстрый взгляд на сидевшего во главе стола Александра Ефимовича, и тот знал, что по данному вопросу у директора есть свое мнение, которое он ему и выскажет с глазу на глаз после планерки.
Таким образом, Дмитрий Илларионович был во всех деталях осведомлен о традиционных препирательствах между работниками фабрики и завода. И, конечно, не мог не заметить, что распри эти почти прекратились.
После одной из таких сравнительно мирных планерок директор комбината сказал Александру Ефимовичу:
— Оказывается, вся проблема раскройного цеха стоила немногим больше выеденного яйца.
Александр Ефимович заартачился было;
— Не согласен с вами. Правильно решить кадровую проблему не яичко съесть!
Дмитрий Илларионович усмехнулся:
— Звучит убедительно. Но только в первом приближении.
Проблему-то решили не мы с вами, иначе говоря, не те, кто должен был ее решить, а затюканный нами Кручинин. Впрочем, и его заслуга не так уж велика. Каждому, у кого хоть что-то есть в голове, видно было, что не по-хозяйски опытного работника держать сменным мастером.
— Задним умом...— начал было Александр Ефимович. Но Басурмицын не дал ему договорить:
— Я не об этом завел разговор, а о самой сути неурядиц в раскройном цехе. Если так быстро удалось их устранить, значит, все причины лежали сверху. Почему же так долго не могли разобраться и навести порядок?
— Кручинин хорош у раскройного верстака,— сказал Александр Ефимович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130