Едва не задохнулся от возмущения, но ответить ничего не сумел.
— Сколько надо объяснять, что фронт и тыл едины! Что это не бумажный лозунг, а требование самой войны. Неужели это так трудно понять!..
Это произнесено было едва ли не с отчаянием. И Петру стало ясно, что ни сердиться, ни обижаться он не вправе. И появилась надежда: можно убедить.
— Василий Егорович, я служил в армии... командовал взводом... я там пригожусь. Замена есть...
— Ничего ты не понимаешь,— ответил Инчутин как-то устало,— буду еще объяснять... Сам не знаю, зачем... Мог бы просто приказать... Ты командовал взводом. А здесь ты командуешь полком, да еще особым полком. Слушай, поясню! Наш край — подземная кладовая. Ученые говорят, вся таблица Менделеева. Ты инженер, должен понимать, что такое редкие металлы. Нужны, чтобы сварить сталь для орудий, танков, боевых кораблей. У нас золото, а мы пока живем в таком мире, где золото и на войне нужно. Многие тысячи людей работают в рудниках. Их надо обувать. Нам уже сказано: с Большой земли сапог не ждите. Это понятно: сапоги солдатам нужны. А тех, кто здесь кайлит вечную мерзлоту, обуть должен ты. Понял?
— Так есть же замена, Василий Егорович...
— Не заставляй меня снова серчать. За кого ты прячешься? За девочку только вчера с институтской скамьи. Сам солеными слезами плакать будешь, пока выдашь план... А девчонке разве по силам...
В дверях появился дежурный по горкому.
— Разыскал, Василий Егорыч. Военный комиссар у телефона.
Инчутин снял трубку. Лицо его снова стало строгим.
— Ты, военком, забыл свое место,— не отвечая на приветствие, резко бросил Инчутин.— При чем тут штаб округа?.. Никакого права своевольничать тебе никто не давал. И дать Не может. И штаб округа тоже... А вот как: твое дело сказать — надо десять человек, сто, тысячу! А наше дело сказать тебе, кого брать. Понял?.. Немедленно изыми повестку у директора кожзавода!.. Что Котлов! С Котловым сам разберусь, моя епархия. В последний раз предупреждаю: ни одного коммуниста без моего ведома.
И положил трубку. Поднял глаза на Петра:
— И тебя предупреждаю. Больше не своевольничай.—
Потом как-то сразу обмяк и сказал негромко, вовсе стариковским голосом:— Ну иди, иди с миром. Не обижайся... Думаешь, не понимаю... Сидел бы я тут сам...
Со стремительной быстротой пролетело жаркое приленское лето. В сутках по-прежнему было по двадцать четыре часа, но в это лето их не хватало. В цехах смены продолжались не восемь, а десять, а то и одиннадцать-двенадцать часов. Из дому Петр уходил к началу первой смены и возвращался зачастую вместе с работающими во второй. Не раз вспоминались ему слова Инчутина о соленых слезах...
Раньше обычного подоспели осенние холода. Уже в начале сентября пробрасывало не только мокрый, но и настоящий снег. Все явственнее ощущалось скорое пришествие зимы.
Как-то в середине сентября под вечер субботнего дня Петру позвонил секретарь горкома Котлов. Осведомился о положении дел на комбинате и удивил Петра неожиданным вопросом:
— В баню по субботам ходишь?
— По субботам,— почти машинально ответил Петр.
— Хорошо... Только сегодня, пожалуй, лучше тебе не ходить в баню.
— Почему?
— Завтра у тебя день рабочий. Твоему коллективу выход на разгрузку. Гидрометеослужба грозит резким похолоданием. А на причалах восемнадцать неразгруженных барж. Не успеем разгрузить — уйдут в затон на отстой с грузами. И зимой сотни тысяч пудов возить из затона. Почти сто километров. Зарежем весь городской транспорт... Теперь понятно, почему не стоит сегодня в баню ходить?
— Понятно-то понятно, только...
— Что только?
— Уже два воскресенья цодряд отработали, не говоря о том, что каждую смену часа по два, а то и по три прихватываем. На этой неделе особенно. И вот пообещал я людям, что это воскресенье при любых обстоятельствах — полный отдых.
— Пообещал, говоришь, людям...— посочувствовал Котлов.— Да, это худо, когда приходится обещание нарушать. Но придется. Не твоя вина. Откуда тебе знать, что морозы раньше времени ударят... Собери людей, объясни, люди поймут... Машины подадут к проходной к восьми утра. Сколько человек выйдет?
— В первой смене четыреста.
— На четыреста и машины подадим.
Сбор назначили возле клуба. Когда без пяти восемь Петр пришел к месту сбора, там уже пестрела огромная толпа разношерстно одетых людей. Петр внимательно оглядел собравшихся и с грустью отметил, как мало среди них взрослых мужчин. Женщины, молоденькие девчата, мальчишки... Начальники цехов опросили бригадиров, затем доложили директору, сколько явилось на субботник.
— Где же машины-то? — крикнул кто-то из толпы.
И словно в ответ за углом послышались гудки. Колонна автомашин выехала на площадь, заполнив ее запахом бензина и рокотом работающих моторов, и, развернувшись, остановилась против клуба.
Мальчишки первыми бросились к машинам. После нескольких минут шумливой суеты все погрузились. Просигналив гудками, колонна тронулась. Петр обернулся, чтобы убедиться, что все сели, и увидел стоящую возле него Таню Агафонову.
— И вы на субботник? А малыши ваши как же остались?
— Старушку соседскую попросила посидеть. Как же от людей отставать. Вы сами-то ведь пошли?
— А как я могу не пойти? — удивился Петр.
— А вот Василий Прокопьич никогда на субботники не выходил.
— Вы неправы. Хомячков едет в машине, что перед нами.
— Это уж он на вас глядя...
До пристани было всего около Пяти километров. Девчата не успели даже как следует распеться.
У высоких ворот товарной пристани кожевников встретил немолодой уже, сухощавый человек с красным обветренным лицом и воспаленными глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130