— Нет уж, увольте! — сказал Устьянцев.— Ни к чему мне такая самодеятельность.
Больше всего мороки было с Пацуевым. Высокий, точнее, долговязый парень с длинными руками и ногами (ему только бы в баскетбол играть), но неуклюжий на редкость. Ходит сутулясь, едва переставляя ноги, так и кажется, что ему в тягость собственное тело. Будь он свой, эскадронный, нипочем не бывать ему в учебном взводе, а если бы и попал по чьему-либо недосмотру, сразу бы отчислили, но Пацуев прислан в школу из Н-ской пограничной заставы, и потому, видимо, прислан, что по гражданской специальности шахтер, точнее, подрывник. Это, понятно, для сапера большой плюс, но сапер, особенно конный, должен быть резв и проворен, иначе какой от него толк хоть в подрывном, хоть в строительном деле, хоть на переправе.
По-видимому, именно для того, чтобы набрался он резвости и проворства, и прислали Пацуева в полковую школу. И в паре с ним, словно для того чтобы компенсировать недоте-пистость Пацуева, прислали разбитного, ловкого и стремительного, как рысь, забайкальского казака Федю Башлыкова. Этот был куда как резв и проворен, зато в грамоте не силен, о подрывном деле разве что слышал, топор, правда, ну и, конечно, лопату в руках держать приходилось.
Петр с того и начал, что постарался уяснить, кому из его новых питомцев каких качеств недостает, чтобы стать отменным сапером-конником.
Уровень грамотности, равно как и осведомленности в подрывном и строительном деле, выявил сразу после того, как побеседовал с каждым. А вот разобраться в атлетических качествах каждого бойца взвода куда потруднее. На первый взгляд все было очень просто. Подвел к турнику, одного за другим — на снаряд и записал, кто сколько раз кряду подтянулся. Или выпустил на дистанцию и засек по секундомеру, кто за какое время ее пробежит. Вроде бы все сразу и выявится. На самом деле далеко не все. Кто бежит тихо, это сразу видно. А почему?.. Не умеет — одно дело, не хочет —
совсем другое. Первого надо научить, второго — заставить. И самому чтобы не ошибиться, кому что... Потому как очень опасная это штука — ошибиться в таком деле. Станешь обучать того, кого надо просто заставить,— вырастишь ловкача и симулянта. Еще хуже, если начнешь заставлять того, которого прежде научить надо. Тут может до полной отчаянности дело дойти, до такой отчаянности, которая родит дезертиров и самострелов. Многое, конечно, определится с первого захода.
Башлыков подтянулся на турнике шестнадцать раз. И как подтянулся! Смотреть одно удовольствие, каждый раз подбородок над перекладиной. А Пацуев и одного раза не смог. Повисел, поболтался на ветру, словно на просушку вывесили, и отпустил руки.
Заставил их, Башлыкова и Пацуева, в паре бежать поперек манежа — и секундомер ни к чему. Пока Пацуев успел добежать туда, Башлыков сбегал т у д а и обратно.
С Пацуевым занимались дополнительно. И командир отделения Башлыков, и помкомвзвода Устьянцев, и сам Петр. Кое-чего достигли. Уже подтягивался на перекладине три, а то и четыре раза кряду. И бегать стал побыстрее. Но никак не мог осилить прыжок через «кобылу» (теперь это в спортивной гимнастике именуется «опорный прыжок»), как ни бились с ним. На этом роковом для Пацуева снаряде Петр сам каждый день с ним занимался. Показывал, как разбегаться и отталкиваться ногами, как заносить руки, опираясь на «кобылу», как приземляться после прыжка. Внушал незадачливому гимнасту, что при его росте и силе (сила была — штангу он поднимал лучше многих других) ему прыгнуть через «кобылу» — раз плюнуть. Пацуев соглашался, выходил на очередную попытку, разбегался, суматошно размахивая руками, подбегал к снаряду, обязательно притормаживал, затем, как бы спохватившись, прыгал, отчаянно выбрасывая вперед руки, и... садился верхом на «кобылу». И сидел на ней с испуганным видом.
Петр подходил к нему, иногда выговаривал, чаще успокаивал и даже утешал, посылал на следующую попытку. Пацуев снова разбегался, снова прыгал и снова усаживался на «кобылу». Когда Петр подошел к нему после четвертого или пятого неудачного прыжка, то увидел, что по длинному с выступающими скулами и впалыми щеками лицу вконец задерганного Пацуева текут слезы...
Тут Петр сам чуть не заплакал от сознания полного своего бессилия, молча постоял возле сгорбившегося на «кобыле» Пацуева и, прекратив занятия, отослал его в казарму.
Петр занимался на манеже рубкой лозы. Правильнее было сказать, с ним занимались. Обучал постоянный его тренер, его коновод Петр Петрович. Последние дни работали особенно старательно: Петр готовился к дивизионным конно-спортив-ным соревнованиям.
Соревнования эти были традиционными, устраивались каждый год в первой половине декабря. Были они, так сказать, многоступенчатыми. В первый день соревновались рядовые бойцы, на второй — младший начальствующий состав (от командиров отделений до старшин), на третий — кадровые командиры.
В этом году распорядок соревнований был несколько изменен. Из группы младшего начальствующего состава выделены были сверхсрочники. Конечно, это сделано было правильно: как можно соревноваться на равных (а иначе какое соревнование!) младшему командиру, прослужившему в армии один год, со сверхсрочником, прослужившим три, пять, а то и десять лет и ставшим, по сути, кадровым командиром!
Естественно, что на соревнования посылали только сверхсрочников: каждому подразделению лестно отличиться — взять призовое место. Кто-то в штабе дивизии обратил внимание, что среди участников соревнований почти нет младших командиров срочной службы. Поручили разобраться, в чем дело, разобрались и изменили распорядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130