На это ушло немало времени, потому что Иванушкин, по росту своему стоявший замыкающим во второй шеренге, никак не мог усвоить, когда именно надлежит произнести «неполный!» и после того, сделав шаг налево, встать в затылок левофланговому первой шеренги.
Наконец Иванушкин овладел первой строевой премудростью. Помкомвзвода, сверхсрочник Устьянцев, горбоносый, поджарый и чуть кривоногий, как и подобает потомственному казаку-забайкальцу, подал команду «направо!», затем «шагом марш!», и колонна двинулась в путь. Но двинулась нестройно, ряды смешались, и Устьянцев несколько раз останавливал колонну, выравнивал ее, поворачивал «направо» и «налево», заставляя отбивать шаг «на месте», и в конце концов добился все же более или менее удовлетворительного результата.
Их привели на окраину военного городка, к самой отдаленной казарме, замыкавшей длинный ряд однотипных двухэтажных зданий из красного кирпича. Широкое грунтовое шоссе, на которое смотрели фасады казарм, уходило из города вдаль, пересекая ровное, щедро унавоженное рисовое поле, и где-то в полукилометре сворачивало в кучно сбившиеся друг к другу полукруглые сопки, густо поросшие кустарником и невысокими курчаво-ветвистыми деревьями.
Устьянцев остановил свою колонну, развернул ее лицом к фасаду и рассказал новобранцам страшную историю. Три года назад, в ненастную осеннюю ночь, банда хунхузов скрытно подобралась к казарме. Дневальные, которых было двое — один у входной двери, другой на лестничной площадке второго этажа,— оба спали. Их бесшумно закололи, а затем вырезали сонных еще сто сорок человек. Всех, сколько было в казарме.
Устьянцев говорил деловито и просто, без затей и ораторских приемов, самым будничным тоном, без охов и ахов, рассказывая, понятно, не в первый раз. Этот его скупой и бесстрастный рассказ потряс всех. Петр закрыл глаза и услышал хриплые предсмертные стоны убиваемых...
Устьянцев завершил свой рассказ словами:
— Так что спать на дежурстве нельзя!
И эти совсем вроде лишние по своей самоочевидности слова намертво врезались каждому в память.
— Вопросы есть? — немного помолчав, произнес Устьянцев.
Какие тут вопросы?.. Однако же Иванушкин робко потянул руку и, получив разрешение, спросил:
— Кто такие хунхузы?
Помкомвзвода оглядел Иванушкина с ног до головы: и откуда берутся такие несмышленыши?.. Ответил с предельной обстоятельностью:
— Маньчжурские бандиты на службе японского империализма.
Иванушкин хотел было еще задать вопрос, но решил повременить. Вопрос задал Кобчиков Семен:
— А как же они границу перешли?
Вопрос помкомвзвода явно не понравился. И ответил он довольно сердито:
— Значит, сумели.
— Как же так сумели? — возразил Кобчиков Семен.— Не нами сказано: наша граница на замке.
Возражение Кобчикова Семена еще больше не понравилось помкомвзвода.
— Стоял на границе эдакой прыткой, навроде тебя, вот и перешли.
Но Кобчиков Семен нимало не смутился:
— У меня бы не перешли.
И помкомвзвода Устьянцев хоть и крепко осердился, сразу не нашелся, как его укоротить.
До столовой от карантинного барака было рукой подать. Но и в столовую ходили строем. На равнения и перестроения, а также на неизбежные остановки в пути, когда кто-нибудь — чаще других неумеха Иванушкин — сбивался с ноги, уходила едва ли не половина времени, отведенного на прием пищи. Поэтому есть надо было проворно, к чему Петр не был приучен, особенно если еда горячая.
А тут, на его беду, два раза в день суп. Разливают его из кипящего котла в плоские алюминиевые бачки: один бачок на шесть человек. Ложка у каждого своя, за голенищем. Бачок ставится на стол, и шесть ложек погружаются в него. И тут уж не зевай, поспевай. Садятся за стол по команде. Так же по команде и встают. И когда последует команда, то вставай не раздумывая, все равно, пустой перед тобою бачок или полный. Бывает так: замешкается дневальный, только поставит на стол бачок, кто проворнее успеет ложку в супец обмакнуть, а кто еще только из-за голенища ее достает,— и тут команда: «Встать! Выходи строиться!»
Словом, первую неделю, да и вторую Петр ходил полуго-
лодныи. Жил, можно сказать, на одном хлебе, потому что пайку хлеба можно было взять с собой и доесть в казарме, если не успел съесть за столом. Хлеба полагалось на завтрак триста граммов, на обед — триста граммов, на ужин — четыреста граммов; так распределен суточный килограмм, потому что в завтрак и в обед хлеб с приварком, а в ужин хлеб с чаем.
Однако не зря говорится: всякое испытание на пользу. Приобвык и Петр есть проворно, на всю жизнь приобвык, что и пригодилось потом не раз.
На исходе второй недели армейской жизни за вновь прибывшими закрепили лошадей. После завтрака всех новобранцев прямо из столовой провели на конюшню. После команды: «Стоять вольно, из строя не выходить!» — помкомвзвода Устьянцев вызывал одного за другим по списку, оглядывал каждого придирчиво, иногда задавал один-два вопроса и называл кличку лошади.
Список был составлен по алфавиту, и Петру долго стоять не пришлось. Следом за Иванушкиным вызвали и его.
— Ездить верхом приходилось? — спросил Устьянцев.
— Приходилось,— ответил Петр.
— С седлом или без седла?
— В седле. Но могу и без седла.
Устьянцев оглянулся на помогавших ему старослужащих и, как бы советуясь с ними, произнес:
— Отдадим ему Выдру, пожалуй? А Петру сказал:
— Лошадь тебе даем хорошую. На вид она неказиста, но умная и строй хорошо держит.
Один из старослужащих отвел Петра в конюшню.
Выдра действительно с виду была неказиста. Костистая, можно даже сказать, тощая, грива и хвост жидкие, словно выдерганные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130