Она это лучше сумеет.
На следующий день с утра Петр отправился в горком партии. В приемной ему сказали, что первый секретарь в области, второй тоже в отлучке, в горкоме сейчас только третий секретарь Павел Иванович Воскобойников. Фамилия вроде бы где-то слышанная, но вспомнить человека с такой фамилией Петр не смог.
— Приезжий? — спросил он у девушки в приемной.
— Нет, наш, прикамский,— ответила девушка.
Когда Петр сказал, что ему необходимо к секретарю горкома по личному делу, она засомневалась:
— Не знаю, право, как он разрешит. У нас по личным вопросам с пяти до семи.
— Я приехал издалека, можно сказать, с другого конца земли, десять тысяч километров.— И, заметив недоумение на ее лице, подошел к просторной карте Советского Союза, висевшей на стене приемной, и прикрыл ладонью реку Лену в среднем ее течении.
— Я сейчас доложу.
Девушка быстро прошла в кабинет и тут же вернулась:
— Проходите, пожалуйста.
Секретарь горкома, показавшийся Петру до неприличия юным, встал из-за стола, сделал несколько прихрамывающих шагов навстречу и воскликнул почти радостно:
— Петр Николаич, здравствуйте! Какими судьбами?..
И тогда Петр узнал его и понял, почему фамилия показалась ему знакомой. Перед ним стоял Паша Воскобойников (конечно, по фамилии его тогда называли очень редко), который окончил школу ФЗУ в тот год, когда Петр стал там директором. Потом Паша был в школе освобожденным комсоргом. И вдруг секретарь горкома...
Но тут Петр вспомнил, что с тех пор прошло почти четыре года. Правда, Паша Воскобойников нисколько не изменился,
все такой же круглолицый, веснушчатый и белобрысый (волосы еще светлее, чем у Петра), с той же мальчишеской привычкой морщить лоб. Да и не то главное, что прошло четыре года, а то, что Паша хромал с детства и потому в армию не мог быть взят.
— Какими судьбами? — повторил Воскобойников.
Петр откровенно и обстоятельно поведал ему обо всем и попросил помочь, если это в его силах.
— Слушай, а ты все точно мне рассказал? — спросил Воскобойников, пристально вглядываясь в Петра.— Может, за ней еще какая вина есть?
— Никакой другой вины за ней нет,— твердо ответил Петр, даже не желая думать о том, что у него нет никаких оснований отвечать именно так.
— Впрочем, может быть, все так и есть,— согласился Воскобойников.— Четыре месяца. За самовольный уход столько и полагается. В чем ты ждешь моей помощи?
— У нее ребенок и тяжелобольная старуха мать. И старый и малый остались на произвол судьбы. Понимаешь?.. Без нее они просто погибнут.
— Да-а...— протянул Воскобойников после долгого размышления.— С одной стороны, ты прав. А с другой — закон... Ну, попробую поговорить.
Он распорядился соединить его с начальником исправительно-трудовой колонии и спросил того, как можно смягчить наказание осужденной по указу Дарье Васильевне Огородни-ковой — такая была у Даши девичья и теперешняя ее фамилия.
Петр сидел и внимательно слушал диалог, пытаясь по интонации говорившего догадаться, что именно отвечают ему на том конце провода.
— Да... Осуждена по указу за самовольный уход на четыре месяца... Вот видишь, еще почти два осталось... Ребенок у нее, уход за ним нужен... За ней самой ходить надо, ей в обед сто лет... Я понимаю, что суд решил... Сделай так, чтобы могла она за ребенком присматривать... А ты придумай как, ты начальник, не я... Так вот, я тебе говорю, что надо... Конечно, в случае чего подтвержу... Не тревожься, при свидетелях говорю... Ну хорошо, хорошо, спасибо. Будь здоров.
Павел Иванович, он же Паша, Воскобойников опустил трубку на рожки аппарата и шумно вздохнул.
— Не думал, что уломаю. Что-то он сегодня с утра добрый.
Такое с ним нечасто бывает. Несговорчивый мужик. Если упрется, то как бык, нипочем не свернешь. А тебе повезло. Слушай, как получается. Срок свой она будет отбывать полностью, от звонка до звонка, но с конца рабочего дня и до утренней поверки, перед выходом на работу, может находиться дома. Но если хоть раз опоздает к утренней поверке, хоть на пять минут, хоть на пять секунд, пусть пеняет на себя... Ты все понял?
— Все.
— Ее ты, конечно, увидишь. Так вот растолкуй ей, чтобы она тоже все поняла.
Если он правильно понял Воскобойникова, Дашу должны отпустить уже сегодня. После работы... Во сколько оканчивается работа?.. В пять, в шесть часов?.. Пусть в шесть, и еще надо добраться до дому... Если все так, как он понял и рассчитал, в семь часов она должна прийти домой... А он придет позднее, допустим в восемь, чтобы у нее было время отдохнуть и успокоиться... И поесть...
Но так как он не знал, когда же все-таки заканчивается рабочий день у Даши,— может быть, и гораздо раньше, чем он предположил,— то ушел заблаговременно, часа в четыре, сказав, что отлучится ненадолго, и предупредив Капитолину Сергеевну, что, возможно, сегодня их навестит Даша. Капитолина Сергеевна посмотрела на него, как на бога, ничего не ответила, только тихо перекрестилась.
А Петр, выйдя из дому, не мог даже сообразить, куда ему податься. Все приятели и знакомые — люди примерно его лет, значит, сейчас они далеко, а может быть, и того дальше... Воскобойников в конце разговора сказал, что надо бы встретиться и поговорить, но где и когда — не уточнил, а сам Петр не стал напрашиваться.
И вдруг он вспомнил, что, возвращаясь из горкома, прочел наклеенную на тумбе афишу городского театра — своего, теперь, видимо, постоянного театра в городе. Под афишей значилось имя директора — Ф. И. Чернов. Это, конечно, Федя Чернов, бывший заведующий клубом. Конечно, Федя, он же, можно сказать, слепой, ходил все время в каких-то двухэтажных очках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130