— Вы совсем не слушаете, что я вам говорю,— возмутилась наконец Фиса.
Петр устыдился своего поведения и стал послушно сле-
довать указаниям старательного учителя, то есть пытался следовать указаниям, но большей частью совсем безуспешно.
Фиса выбилась из сил, таская за собой восемьдесят килограммов живого веса своего неподатливого ученика, и, отчаявшись, сказала:
— Сделаем передышку.
И тогда на выручку пришла Тоня, внимательно наблюдавшая издали за ходом обучения. Но и у нее ученик не выказал особых успехов, хотя теперь старался изо всех сил. Впрочем, кое-какие успехи были. Правда, несколько иного рода. Петр в промежутках между огорчительно неудачными попытками освоить то или иное танцевальное па сумел убедить Тоню, что если встречаться только здесь, в их клубе, раз в полгода, то танцевать, конечно, не научишься. И получил разрешение навестить ее в один из ближайших вечеров, как только ему это позволит военная служба.
Служба позволила через несколько дней. Но для того чтобы она позволила, пришлось взять грех на душу. Петр попросил у комиссара увольнительную, сказав, что хочет позаниматься в читальном зале городской библиотеки. (Хотя Петр и занимал кадровую должность командира взвода, для любого патруля он был всего-навсего младшим командиром срочной службы и за пределами военного городка мог находиться, только располагая увольнительной.)
В библиотеке Петр расписался в книге посетителей и в условленное время был в условленном месте. Тоня сразу увидела его в окно и вышла к.нему. По ее нарядному виду Петр понял, что она ждала его прихода.
— Хотела пригласить вас к нам,— сказала Тоня,— да вот нежданно-негаданно приехали гости, мамина родня, тетка с мужем. Можно и нам пойти, места за столом хватит и пирогов тоже, только...
— Все ясно,— произнес Петр,— пироги, конечно, солдату годятся, но не в пирогах счастье.
— А в чем же ваше счастье, товарищ военный? — лукаво спросила Тоня.
«В вас, Тонечка!..» Но сказать так не посмел, а только подумал. Не потому не посмел, что боялся рассердить ее. Он уже знал — за такое не сердятся, даже если в шутку сказано, ну а если всерьез, то тем более... Не посмел совсем по другой причине. Потому что боялся — она может ему поверить...
И наверно, она опять поняла, почему он молчит. Она была
очень чуткая, эта прехорошенькая и на первый взгляд даже легкомысленная Тоня.
— Так что же мы будем делать? — спросила она задумчиво, почти грустно.
Петр испугался, что она сейчас повернется и уйдет. Уйдет, ничего не сказав, уйдет насовсем, и он ее никогда, никогда больше не увидит...
Но она все-таки не ушла, сказала, что можно пойти погулять в городской сад. Они отправились в сад, гуляли там по темным аллейкам, но уединения искали многие пары, и из сада пришлось уйти. Потом они очень долго ходили по спящим улицам, а остаток уже посветлевшей ночи просидели на лавочке у Тониных ворот.
О чем они говорили? Говорили они все время: молчания они не могли себе позволить. Говорили обо всем, но не решались — ни он, ни она — заговорить о том, о чем больше всего хотелось заговорить. Но так как не решались оба, то об этом главном и не было сказано даже намеком.
Ушел Петр в полном смятении, укоряя себя во многих смертных грехах — ив подлости, и в трусости. Смятение его было настолько велико, что он даже не заметил, как миновал пропускной пункт и оказался на территории военного городка. Очевидно, его приняли за сверхсрочника (не может же срочнослужащий возвращаться в часть наутро) и пропустили без проверки документов.
До подъема Петр не успел даже заснуть. Вообще-то он не обязан подниматься в столь раннее время. Сейчас все ринутся на конюшню убирать лошадей. Он от этого теперь избавлен, его служебный день начинается после завтрака в восемь ноль-ноль. В это время появляются в казарме средние командиры и начинаются занятия во взводах. А ему, поскольку еще
не с кем заниматься, надлежит в восемь ноль-ноль явиться к начальнику школы помкомэску Рюхину и получить задание на день. Так что можно было поспать еще час-полтора. Но
Петр раз и навсегда запретил себе даже думать об этом. Живешь в казарме у всех на виду — соблаговоли подчинять-ся общему распорядку.
Поэтому Петр поднялся вместе со всеми бойцами, вышел на манеж, сделал зарядку, вместе со всеми умылся из общего умывальника (двенадцать сосков под длинным корытом из оцинкованного железа).
Время до завтрака употребил с пользой. Написал домой
родителям необычайно длинное письмо. Даше не написал: все время ушло на письмо отцу-матери.
Задание на этот день Петр получил очень хлопотное. Он должен был выяснить на товарной станции Никольск-Уссурий-ский, прибыло ли оборудование для кабинета по подрывному делу. Если прибыло, организовать доставку в эскадрон. Если же не прибыло, отправиться в штаб Приморской группы войск (так именовались войска Особой Краснознаменной Дальневосточной армии — ОКДВА, дислоцированные в Приморском крае) и там добиться у коменданта ясности, когда отгружено оборудование и где сейчас оно находится.
Очень даже нелегкое задание было поручено Петру. Собственно, первую-то половину задания выполнить было нетрудно. За какой-нибудь час, пропутешествовав, правда, несколько раз из товарной конторы на склад и обратно, Петр выяснил, что интересующий его груз на станцию Никольск-Уссурийский не поступил.
А вот иметь дело со штабными интендантами было куда сложнее. Не было у них никакого желания разговаривать с Петром. Его это не удивляло. Почти у всех, к кому приходилось обращаться, на петлицах были шпалы, а у него даже не квадратики, а всего-навсего треугольники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130