Пока их разнимали, выяснилось, что Данилов вознамерился вынести через проходную несколько пар ичижного кроя, спрятав их под рубаху. Муш-кин заметил и пытался помешать. Данилов, более верткий и сильный, успел здорово избить Мушкина.
Проступок, а если точнее, то преступление Данилова разбирали в товарищеском суде. Данилов вел себя вызывающе. Петр тогда объявил, что с завода он Данилова увольняет, а меру наказания пусть ему определит товарищеский суд. Казалось, судьба Феди Данилова решена. И быть бы ему в колонии малолетних правонарушителей, если бы не Таня Агафонова. Встала и пристыдила судей: «Затравили, как волчонка, а ведь это ребенок..» Подошла к Петру, попросила: «Оставьте его на заводе. Я за ним присмотрю...» Обернулась к подростку: «Пойдешь ко мне жить, Федя?»
Парнишка посмотрел на нее исподлобья (Петр так и ждал, что ответит он очень нехорошо), потом, видимо, понял все же, что из всех присутствующих эта маленькая женщина думает о нем лучше других и больше всех желает ему добра. Опустил глаза и ответил чуть слышно: «Пойду, тетя Таня...»
«Ну вот, сами видите, Петр Николаевич!..» И не смог он отказать ей, хотя и осудил тогда себя за мягкотелость. Позволил оставить мальчика на заводе, а остальное пусть суд решит. Суд вынес свое решение: объявить Федору Данилову строгое общественное порицание.
Федя Данилов остался на заводе, а Петр остался при своем мнении, что смалодушествовал и согласился на ничем не оправданный, проще сказать, весьма рискованный эксперимент. Но уже во время субботника,, когда разгружали баржу, у него закралось сомнение в справедливости своего суждения. Во всяком случае, он начал допускать, что, возможно, пока еще только возможно, Таня Агафонова и права. Он, правда, подумал тогда, что очень было бы обидно, если бы ее самопожертвование (взять такого воспитанника, когда у нее на руках и без него двое чуть ли не грудных детей, конечно, было самопожертвованием) окажется напрасным. Стало быть, уже тогда признал он ее нравственную правоту. А теперь что?.. Теперь каждому понятно, кто был прав.
И тут Петр оборвал свои размышления, сказав себе: не о том задумался. Подумать, хоть самую малость, надо было о том, чем может обернуться его служебная недисциплинированность, если, не дай бог, что-нибудь получится не так. А от опасности зарекаться нельзя... Может оробеть Федя и не
осилить подъем внутри трубы... А может и, наоборот, забыть об осторожности и сорваться с высоты... Может не выдержать бревно или блок... Да мало ли что еще может быть!..
И что бы ни случилось, отвечать ему одному. Решение партийного собрания, конечно, подпора, но в том лишь случае, если операция удастся; тогда, оправдывая свою недисциплинированность, можно и на него опереться. А если не удастся, тогда никакая подпора не выдержит... И все равно от своего решения отступать нельзя. Суть-то не в том, кто и в чем будет виноват. Суть в том, чтобы дело было сделано, чтобы сапоги, такие нужные и солдатам и горнякам, были сработаны в срок и полностью...
Размышления его прервал Анатолий Кузьмич. Первая помеха: обошел всю территорию, разворошил все на лесном складе — нету подходящего бревна.
— Понял,— сказал Петр механику.— Иду к директору лесозавода.
— Бревно лиственничное, толщина в комле не меньше двух четвертей, а длина...
— Не надо,— остановил его Петр.— Я получу разрешение, а бревно выбирать будете сами.
Петру повезло. Он застал директора лесозавода, высказал ему свою просьбу. Директор, настоящий лесовик, рослый кряж с густой бородищей, выслушав, полюбопытствовал:
— Что за бревно такое особенное, что сам директор комбината за ним пожаловал?
— И на самом деле особенное,— подтвердил Петр и рассказал, в чем дело.
— Любопытная затея,— согласился директор лесозавода.— Хитро придумано. Какой же это инженер сообразил?
— Инженеры против. А сообразил наш заводской механик. Он не инженер, но мужик с головой.
— Ну а начальство твое как?
— Начальство, как инженеры.
— А ты, значит, поперек начальства?
— Приходится...
— А не забыл, что бывает, когда начальству своему поперечничают?
— У меня другого выхода нет. Если дело сладится, то и начальство сменит гнев на милость. А если начальство послушаю, самое малое — месяц простоя. План четвертого квартала, да и годовой тоже, горит синим пламенем. А кому нужен директор,
который в военное время спецзаказ срывает?.. Да и не в директоре дело — в конце концов дальше фронта не пошлют,— дело в самом деле.
— Хорошо объясняешь,— согласился лесовик. Позвонил и распорядился: — Начальника лесобиржи сюда! — Потом спросил Петра: — Сам за бревном пойдешь?
— Что у меня, подчиненных нету? — засмеялся Петр. Дотянулся до директорского телефона, позвонил в свою контору, велел послать к нему механика.
Анатолий Кузьмич и начальник лесобиржи, такой же рослый и ладный, как механик кожзавода, явились одновременно.
— Пойдешь вот с ним,— сказал директор начальнику лесобиржи,— и найдешь бревно, какое ему надо. По-быстрому.
Петр стоял возле зияющего проема в кирпичном цоколе трубы с часами в руках. Прошло уже около сорока минут, как Федя Данилов, облаченный поверх стеганки в просторную брезентовую куртку, скрылся в проеме. Теперь он где-то там, уже высоко... Впрочем, где он, можно было сказать совершенно точно: поднявшись на ступеньку, Данилов спускал бечеву за следующим стержнем; ему послали четырнадцатый стержень — значит, он уже на высоте примерно двенадцати-три-надцати метров. Сейчас сбросит бечеву за пятнадцатым и, стукнув по стенке трубы, сообщит об этом... Но прошла минута, другая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130