Петр посмотрел на часы — было уже около одиннадцати. Он обернулся к барже и громко крикнул:
— Перекур!
— С дремотой!..— донеслось с баржи. Все кругом расхохотались.
Петр и Михеич отошли в сторону, подальше от бочек, и закурили. В поднебесье, высоко над рекой, перекликались гуси.
— Гусь пошел,— сказал Петр, любуясь точно прочерченным полетом стаи.
— Уже прошел, Петр Николаич,— возразил Михеич.— Это, надо быть, последние летят. Должно, ранняя и злая зима будет... Думаю, ладно ли это?..
— А что вас тревожит?
— За солдат я...— пояснил Михеич.— Нам-то что? Мы в доме, а солдат в поле. В любую стужу, в любой мороз... Опять же, подумаю, может, и лучше. Наши-то против ихних к морозу привычнее.
И оба крепко задумались, пока Петр не спохватился:
— Пошли, Федор Михеич, работа не ждет.
Ясный с утра день к вечеру начал хмуриться. Небо стало забрасывать мелкими курчавыми облачками, они надвигались с севера, подгоняемые порывами все усиливающегося ветра.
Облака шли все кучнее и кучнее, и северный край окоема уже затянуло сплошной белесой пеленой.
— Однако, дождь будет,— сказала Князькова, подкатывая очередную бочку.
— Нет, дождем не обойдется,— возразил Михеич,— снега жди, кума. Низовик подул.
Старый охотник не ошибся. Вскоре непогода разыгралась вовсю. По недавно еще гладкой поверхности реки заметались волны, по верхушкам волн заходили беляки. Огромную баржу начало покачивать, и плеск разбивающихся о борта валов прорезывался тревожным скрипом кнехтов.
И как-то разом повалил снег крупными сырыми хлопьями. Порывистый ветер подхватывал их и словно со злостью швырял в лица людей. Многие из работающих были одеты по-летнему, но никто не бросил работу, только шумное оживление сменилось суровой сосредоточенностью и непрерывный поток бочек убыстрил свое течение.
— Федор Михеич, что станем делать? — спросил Петр совета у старика.— Перемерзнут люди... И бросать, не кончив дела, не хочется...
— Конечно, не годится,— согласился Михеич.— Конец завсегда делу венец.
Встревоженный Петр побежал на баржу. На бегу размышлял: так что же все-таки делать?.. Увести людей, не закончив разгрузку?.. И завтра снова послать, пусть не всех, какую-то часть, и создать перебой в работе с первого дня недели, а потом всю неделю подряд выдираться из прорыва?.. Да и кому захочется приходить еще раз в такую, нет, не в такую, в еще более злую непогоду?.. Хорошо, если бы сумел убедить...
Он напрасно тревожился. Никто и слышать не хотел о том, чтобы уйти, не закончив выгрузку.
— Пока не кончим, не уйдем,— солидно заявил какой-то подросток, невесть как затесавшийся в бригаду Юсупова.
Знакомое лицо, и вихры из-под кепки тоже...
— Не уйдем, значит? — переспросил улыбаясь Петр.
— Не уйдем.
— Немного и осталось, Петр Николаич,— сказал Юсупов.— От силы на полчаса, если поднажать.
Поднажали и действительно вскоре выкатили на палубу последнюю бочку.
— Замерзли? — спросил Петр у сбившихся в кучку девчат.
— Разогрелись, Петр Николаич! — задорно ответила Надя. Ее золотые кудряшки намокли и порыжели, а голубой берет стал почти черным.
Обратно шли с песнями.
У пристанских ворот уже ожидала колонна автомашин. Грузились опять с шумом и гамом. Начальник пристани подошел к Петру.
— Сорвала работу непогода,— посетовал он.— Конечно, тут ничего не поделаешь... с таким грузом на мокрых трапах не работа...
— Почему не работа? — недоумевая, возразил Петр.— Выгрузку закончили.
Начальник пристани настороженно посмотрел на него.
— Подтвердите, Василий Прокопьич,— обратился Петр к Хомячкову.
— Документик имеется! — торжественно произнес Хомячков и протянул начальнику пристани справку шкипера.
— Всю баржу! Все восемьсот тонн! — вскричал начальник пристани.— Вот это по-рабочему. Спасибо, товарищи!
Когда Петр вернулся домой, женщины, разглядев его, переполошились.
— Ты синий, как покойник! — воскликнула Аля.
— Так и заболеть недолго,— сказала Глафира Федотовна.
— Сейчас полечимся,— успокоил их Петр,— а пока дайте что-нибудь сухое переодеться.
Через несколько минут, переодевшись и умывшись, Петр сидел за столом.
— Чаек это хорошо,— сказал он, принимая из рук Глафиры Федотовны стакан горячего крепкого чаю,— только еще бы лучше лекарство перед чайком.
— Не повредит, не повредит,— согласилась Глафира Федотовна.— А чего дать? Кальцекса или аспиринчику?
— Нет, Глафира Федотовна,— засмеялся Петр.— Мне бы лекарства нашего, заполярного: три капли воды на стакан спирта.
Лекарство было подано и принято.
Повеселевший «больной» плотно закусил, выпил сколько смог чаю и, разогревшись, чувствуя приятную усталость во всем теле, отправился на боковую.
Петр зашел в заготовочный цех незадолго до окончания обеденного перерыва. Поднимаясь по лестнице, удивился: непривычно тихо в цехе, не слышно обычного женского разноголосья. В дальнем углу цеха возле широкого окна сидела Ольга Ростовцева с газетой в руках. Она каждый день приходила в цех читать газеты, в первую очередь сводки Совинформ-бгоро.
— «Постановление Государственного Комитета Обороны...— читала Ольга, внятно произнося каждое слово.— Сим объявляется, что оборона Москвы...»
При слове «Москва» Таня Агафонова, сидевшая у конвейера против своей машины, вздрогнула, тут же встала и подошла к работницам, окружившим Ольгу.
— «Ввести с двадцатого октября в Москве и прилегающих пригородах осадное положение...» — продолжала читать Ольга.
Петр не мог не заметить, какая тревога отразилась на лице Тани Агафоновой и так и не сходила, пока читался приказ Верховного Главнокомандующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130