Аля и Глафира Федотовна ограничились салатом, а Петр, притомившийся на дорожной сухомятке, рискнул заказать котлеты. Решил — вкусно, заказал вторую порцию.
— Вы очень... неосторожны,— заметила ему Глафира Федотовна.
— Вкусно! — ответил Петр и уже из одного упрямства хотел было еще раз повторить заказ.
Но тут решительно запротестовала Аля, и Петр угомонился. А потом, в номере, ему стало дурно. И после этого прискорбного происшествия он долгое время не то чтобы есть — смотреть на крабы не мог без содрогания.
Петру удалось достать трехместную каюту. И он уже предвкушал прелесть путешествия, самого блаженного путешествия из всех возможных, на комфортабельном пароходе по диковато-красивой реке... Но проклятая перина не пролезала в узкие дверцы. Возникло жгучее желание распотрошить утробу перины, но, как представил себе, сколько белых бязевых колбасок вывалится из нее, сразу смирился. И поволок перину на корму, где и пристроился, с трудом отыскав не занятый еще угол.
Заярск встретил их серой пеленой гнуса. Никогда, ни до того, ни после, не видывал Петр подобного. День был погожий, но сумрачная мгла заслонила солнце. Гнусовая нечисть забивалась в глаза, уши, нос, рот, заставляя щуриться, чихать и кашлять. Аля замотала голову и лицо плотным платком, но гнус проникал в каждую щель и терзал беспощадно. Аля не выдержала и заплакала. Петр в растерянности суетился вокруг нее.
Присутствие духа сохранила только Глафира Федотовна. Оставив молодых у окошечка диспетчерской, она отлучилась ненадолго и вернулась с тремя накомарниками. Не только Але, но и Петру не доводилось видывать таких. На голову поверх кепки или шляпы надевался мешок из плотной холстины. С одной стороны мешка прорезано овальное отверстие, забранное частой сеткой, сплетенной, точнее сказать, сотканной из конского волоса. В таком накомарнике душно, но от гнуса и комарья он защищает надежно.
Аля и Петр едва не вырвали накомарники из рук Глафиры Федотовны.
— Потерпите,— остановила она их,— хоть одеколоном протру. Я ведь их прямо с чужих голов сняла.
— Как же это тебе удалось?! — воскликнула Аля.
— Даже в этом таежном краю все продается и, значит, все покупается,— назидательно ответила Глафира Федотовна.
— И дорого взяли?
— Не дороже денег.
Потом уже раскрылся секрет. Только за деньги вряд ли кто-нибудь снял бы накомарник со своей головы. Выручила таежная валюта самой высокой пробы — бутылка спирта, которую запасливая Глафира Федотовна сберегала «на случай» в своей сумке.
До Усть-Кута добрались без особых приключений. Всемогущее командировочное предписание обеспечило им трехместную каюту второго класса. Ленский пароход, белоснежный двухпалубный красавец, был гораздо больше ангарского. На нем и каюты были просторнее, и, соответственно, двери кают значительно шире. И проклятую перину удалось протиснуть в каюту.
Погрузились на пароход поздно вечером. Аля, порядком измотанная шестью часами тряского пути по ухабистому тракту, едва вошла в каюту, как была, не раздеваясь, свалилась на койку. Но Глафира Федотовна безжалостно подняла ее и выпроводила молодых из каюты.
— Плыть, нам сказали, пять дней и пять ночей, надо устраиваться по-домашнему.
Пароход дал протяжный отвальный гудок. Грузно задышала паровая машина, зашлепали по воде плицы, и расцвеченный огнями дебаркадер сперва медленно, потом все быстрее и быстрее стал уплывать назад...
Выйдя на середину реки, пароход развернулся носом вниз по течению и лег на курс. Аля и Петр проворно перебежали на другую сторону палубы — проводить взглядом уплывающую россыпь усть-кутских огней. С мостика донеслась команда:
— Полный вперед!
Ярко вспыхнул прожектор, рассекая ночную тьму и высвечивая кромку высокого правого берега. Палуба слегка дрогнула под ногами, обозначая резко ускорившийся темп движения. Оставленные позади огни убегали все быстрее и наконец разом потухли, заслоненные крутым изгибом берега...
Легли поздно, зато встали рано. Петр охотно повалялся бы еще часочек, но Аля стащила его с койки.
— Марш на палубу! Немыслимая красотища! Грешно проспать такое!..
Пароход шел не серединой реки, а следуя извивам крутого правого берега. Почти отвесная скала, казалось, нависла над палубой. Невозможно было понять, как удерживаются на этой круче деревья: почти от самой воды и до гребня, упирающегося в облака, густо росли ели и сосны, бархатным темно-зеленым пологом застилая откосы берегов. Местами зелень полога вспарывалась ржаво-бурыми или сизо-фиолетовыми глыбами скал самой причудливой формы, напоминающими развалины средневековых замков. А внизу, вдоль самой кромки берега, протянулась широкая полоса разноцветной каменной осыпи.
Уже третий раз выходила на палубу Глафира Федотовна:
— Никак вас не допросишься!..
Быстро позавтракали и снова на палубу. И хорошо, что не промешкали. Пароход приближался к знаменитым ленским «щекам».
Издали они были похожи на огромные распахнутые ворота. Оба берега сблизились и теснили реку отвесными ржавыми скалами, сдавливая ее живое струящееся тело. С верхней палубы хорошо было видно, что гладь реки все чаще прорезывается глубокими воронками стремительных водоворотов.
— А это что за избушка на курьих, ножках? — спросила Аля, указывая на крошечный домик, приютившийся среди кривобоких сосенок на вершине правобережной скалы.
Петр не сумел ей ответить. Объяснил вахтенный матрос, проходивший мимо:
— Сторожевой пост. На нижнем выходе такой же. Сейчас постовой передаст туда, и кто плывет снизу, будет ожидать, пока мы пройдем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130