Разумеется, я отказался отвечать на вопросы перед детект
ором лжи.
Таким образом, у меня, по существу, не оставалось шансов выпутаться. Я мог
лишь надеяться, что, поскольку улики имеют косвенный характер, меня могу
т признать виновным, однако не заслуживающим смертной казни. Увы, напрас
ная надежда. Присяжные совещались час двадцать одну минуту и признали ме
ня полностью виновным, после чего судья вынес мне смертный приговор.
Это потрясло меня так, как я всегда и предполагал. Колени у меня ослабели,
но я удержался на ногах и в обморок не упал.
Должно быть, подсознательно я всегда знал, что именно такой конец меня ож
идает.
Как все это несправедливо! Я не убивал Аду. Она сама убила себя. Если бы мен
я приговорили к смертной казни за убийство старухи, это было бы отчасти с
праведливо. Вот и пришла последняя "посылка". Та, которую я столько ждал. Но
не в том виде, что я думал. Я не собирался убивать Аду.
В камере смертников я сидел уже четвертый месяц. Дважды удавалось добить
ся отсрочки казни.
Ц Последний месяц, Ц предупредил меня мой главный адвокат, пожилой, лыс
ый человек. Ц Сделано все, что можно. Большего я не в состоянии обещать.
Ц Что ж, вы и так сделали много, Ц заметил я, выписывая очередной чек, сно
ва на крупную сумму. Ц Все же продолжайте ваши попытки. За деньгами я не п
остою.
Ц Будем продолжать. Но чудес не бывает.
Это было месяц назад. В моем распоряжении оставался месяц.
Забранное железной решеткой окно камеры выходит на восток. Каждое утро,
когда я просыпаюсь, сквозь него просачивается серый рассвет, а цементный
пол изрешечен огромными черными тенями. Когда же небо из темного делает
ся бледным, я подхожу к окну и через переплеты решетки наблюдаю, как из-за
домов появляется солнце. Небо становится то серым, то розовым, то оранжев
ым, над красной крышей одного из домов разгорается пламя, которое подним
ается все выше и выше, и вот уже в небе висит чистый огненный шар. Сквозь кв
адраты решетки мне видна белая башня Капитолия, остроконечной стрелой у
ходящая в розовое небо. Кто виноват в том, что случилось?
В окно доносится благоухание росы на траве, аромат воды, которой поливаю
т асфальт, и запахи тюремной кухни. Теперь я понял, как хорошо жить на свет
е. Раньше я этого не понимал. Чтобы понять, что означает утрата, нужно утра
тить. Хорошо жить на свете. Как мне невыносимо жаль расставаться с жизнью!

Тюрьма эта была сносная, не хуже других. Сравнительно чисто и без той вони
, что бьет в нос при входе. В моем распоряжении были койка и стул, который я м
ог подставлять к перегородке, отделяющей мою камеру от соседней. Я садил
ся около нее и подолгу беседовал с Джорджем Джонсоном, убийцей полицейск
ого.
Кроме того, я вел разговоры с двумя надзирателями и помощником шерифа, а и
ногда и с шерифом. До перевода в камеру смертников надзиратели потешалис
ь надо мной, а порой и били. "Ну что, генерал? Каковы будут ваши приказания се
годня, генерал?"
Но как только меня перевели в камеру смертников, сразу все изменилось. Те
же самые надзиратели сделались кроткими и любезными и, казалось, стыдили
сь своего прежнего поведения. Меня угощали и жадно смотрели, как я ем или п
ью. Один из надзирателей ежедневно покупал мне газету на собственные ден
ьги, а шериф со своим помощником регулярно являлись проверить, не нуждае
мся ли мы с Джонсоном в чем-нибудь. Два-три раза в неделю нам даже готовили
отдельно от других заключенных, что уж и вовсе шло вразрез с тюремными пр
авилами.
После того как я переступил порог камеры смертников, все без исключения
стали проявлять ко мне участие. Вероятно, чувствовали, что вместе со мной
уйдет и какая-то часть их самих и что очень скоро и им придется распрощать
ся с жизнью. Умру я, но и всем остальным суждено умереть.
Когда я только появился в тюрьме, все явно считали меня законченным мерз
авцем. Теперь они, по-моему, так не считают.
Нет, я не мерзавец. Хотя долгое время никто в этом не сомневался. Только я з
нал, что нет.
Как в армии. У нас в армии тоже любят приклеить тебе ярлык. Весь личный сос
тав проходит классификацию, согласно которой тебя и определяют на служб
у, и верхним этажам Пентагона абсолютно наплевать, нравится ли тебе твоя
классификация и согласен ли ты с ней. Они регулируют перфорирующее устро
йство в электронно-счетной машине сообразно своим нуждам, пропускают че
рез нее твою карту, и как только карта прошла через устройство, тут ты и вл
ип.
В моей карте, наверное, было уточнено: "убийца, бандит, мерзавец".
А я вовсе не чувствую себя убийцей, бандитом и мерзавцем. Я неплохой малый
. Был, во всяком случае. И не я виноват в том, что со мной произошло.
Так ли? Действительно ли я был неплохим малым? Или всю жизнь я был убийцей
и бандитом?
Я решил поразмыслить над этим.
Я попросил дать мне бумагу и карандаш и принялся за, так сказать, оценку си
туации, как учили нас в военной школе.
Мне хотелось начать с самого начала, но я не знал, когда оно было, это начал
о.
Когда увлекся Адой так, что был готов на все, лишь бы заполучить ее?
Нет. До этого. Я и до этого, расправляясь с людьми, испытывал удовольствие,
хотя не признавался в этом и самому себе. Меня стали обзывать мерзавцем, к
ем я, собственно, и был, задолго до знакомства с Адой.
В армии, когда я начал командовать людьми, и мне это нравилось?
Нет, раньше.
Так я и не сумел определить, когда это началось. Где-то в какой-то период жи
зни я вдруг стал получать удовольствие от того, что причинял боль.
Поэтому я написал на листке бумаги:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129