Ты Томми Далл
ас, и ты живешь". (Она никогда не говорила этих слов, она умела выразить это п
о-другому.) И я понял, что она перестала верить в меня и перестала любить, ес
ли вообще когда-нибудь любила.
Мне стало худо и тошно, как будто умер кто-то из моих близких, и в то же врем
я пусто и легко, потому что теперь незачем было стараться быть достойным
ее. Незачем было заставлять себя быть живым. Я мог отойти в сторону и позво
лить событиям развиваться самостоятельно.
Вот так обстояли дела, и вот в какой тупик я попал.
А попал я туда, потому что был нуль, и внутри и снаружи.
Поэтому-то Сильвестр и подобрал меня. Ему нужен был человек, с которым он
мог делать что хотел. Во мне он нашел именно такого человека.
Он разыскал меня, когда я три раза в день пел на маленькой студии в нашем о
круге и выступал в утреннем ревю в Новом Орлеане. Мне немало пришлось про
йти, прежде чем я добрался до таких высот. А если бы не пришлось, то я до сих
пор пахал бы землю в Уинфилде, где жил в тридцатые годы еще ребенком. Я все
гда старался забыть эти времена.
Отец вылетел в трубу, когда цены на хлопок упали до шести центов, затем мы
кое-как выкарабкались и были счастливы, что остались живы. Отдельные кар
тинки тех дней я не могу забыть, как бы ни старался. Холодный ветер из Дако
ты проникал сквозь щели в нашу лачугу и свистел в разбитых окнах, которые
мы были не в состоянии застеклить. Свиная требуха, черные бобы и жареный к
укурузный хлеб Ц вот и вся наша еда два раза в день. Поскольку мне приходи
лось босым шагать две мили до остановки школьного автобуса, ноги у меня м
ерзли, и на них не заживали трещины и болячки. Я носил рубашку, сшитую из ме
шковины, от которой чесался, не переставая, и джинсы, которые мама стирала
и сушила ночью Ц они были единственными. А по утрам, не на восходе или на р
ассвете, а раньше, когда кричат первые петухи, когда еще совсем темно, я не
с вонючее пойло вонючим свиньям и сгребал сено для нашего единственного
мула и старой коровы. У меня стучали от холода зубы и сводило лопатки, а но
гами я месил коровьи и мульи лепешки. И всю жизнь все, что я ненавидел, вечн
о ассоциировалось у меня с коровьими лепешками под ногами.
У большинства мальчишек бывает хоть какая-нибудь мечта, у меня же ее не бы
ло. Я хотел лишь выбраться из холодной жижи под ногами. Моим родителям, не
знаю, каким образом, удавалось заставить меня ходить в школу, и я знал, что
хотя ни адвоката, ни доктора из меня не выйдет, но я скорей умру, чем стану ф
ермером. Поэтому я думал, что буду учителем, и даже начал учиться в Луизиан
ском училище, на северо-востоке штата. Но там оказался один парень, Смайли
Сэгрем, у которого была гитара. Он научил меня играть, и мы играли и пели и д
аже заняли первое место на концерте любителей в Шривпорте. Затем к нам пр
исоединилось еще двое парней, и мы поняли, что можем зарабатывать себе на
жизнь, играя в дешевых кабаках или участвуя в местных радиопередачах. Эт
им мы и занимались несколько лет, пока нас не призвали в армию.
Всю войну я пробыл рядовым и не только не выезжал из Штатов, но и два года п
одряд сидел в Луизиане. Я даже кое-что подрабатывал игрой в кабаках. Смайл
и все время был вместе со мной. Затем однажды его забрали из резерва, и чер
ез четыре недели он погиб возле Омаха-Бич.
Вот так. Сегодня играешь на гитаре, а завтра тебе суждено умереть. И все, чт
о мы делаем, кажется, сделано вот-вот, а он погиб уже сто лет назад. Раз что-т
о произошло, оно уже позади. В одном, так сказать, кармане со всем твоим про
шлым. Суй руку и тащи оттуда что надо.
Так вот, демобилизовавшись, я нашел четырех ребят, и мы явились в Новый Орл
еан, а потом в Сент-Питерс, в центр округа. В Новом Орлеане мы участвовали в
утренней передаче, а в Сент-Питерсе играли три раза в день. Мы зарабатывал
и неплохие деньги, имели хорошеньких девушек и жили преотлично.
И все, что у меня было, заработал я сам. Мне здорово везло, но кое-чего я доби
лся собственным горбом и очень этим гордился.
Однажды вечером мы играли на предвыборном собрании Джо Лемюна. Это был ч
еловек Сильвестра, он баллотировался в шерифы. Выборы в сент-питерском о
круге только назывались выборами, потому что людей Сильвестра выбирали
автоматически, но ему нравилось пускать избирателям пыль в глаза. Я пел д
о и после выступления ораторов. Всем очень понравилось. Даже кандидату о
ппозиционной партии. Это, кстати, был тоже человек Сильвестра. Сильвестр
считал необходимым выпускать в бой двух противников, чтобы все выглядел
о по-настоящему. Но все заранее знали, кто должен победить.
После собрания мне передали, что Сильвестр хочет меня видеть.
"Для чего?" Ц недоумевал я, шагая к нему в контору в маленьком одноэтажном
домике из желтого кирпича, стоявшем напротив большого трехэтажного бел
окаменного здания суда со статуей конфедерата у входа. Этим большим здан
ием Сильвестр правил из маленького.
Я постучал. Прошла целая секунда, пока голос изнутри не велел мне войти.
Над спинкой кожаного кресла виднелся белый затылок Сильвестра. Он сидел
, не поворачиваясь.
Ц Это я, сэр, Ц сказал я. Он не повернулся. Ц Это я, Даллас.
Он круто повернулся, и лицо его представилось мне не то лезвием ножа, не то
105-миллиметровкой, не то чем-то таким, что могло быть только лицом Сильвес
тра Марина.
Он ничего не сказал и лишь оглядел меня с головы до ног, будто говяжью тушу
на торгах, чем я, собственно, и был. Только не знал этого.
У меня похолодело внутри, и под взглядом его черных глаз я почувствовал, к
ак слетает с меня одежда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129