Напомним, что в конце «Двенадцати» во главе революционного патруля
Блок поставил Христа «в белом венчике из роз».
В контексте блоковской статьи «Интеллигенция и революция» Горький кон
ечно же «интеллигент». Но выбор Горького был опять-таки «еретический». В
то время, когда к коммунистам переметывались писатели из лагеря прежних
врагов, от крупного поэта-символиста Брюсова до незначительного беллет
риста Ясинского, который до революции печатался в суворинском «Новом вр
емени» (одно это участие стоило «нововременцу» М.О.Меньшикову жизни), Гор
ький вдруг рассорился со своими партийными товарищами, публично назвал
октябрьский переворот «авантюрой», которая «погубит Россию», и напечат
ал в газете «Новая жизнь» цикл обличительных статей против власти.
После 1917 года все партийцы проходили перерегистрацию. Горький не стал ее
проходить, то есть фактически вышел из партии и затем в нее уже никогда не
возвращался. Его отношения с «дружищем» Лениным, которого Горький атако
вал просьбами-требованиями, портились день ото дня, потому что Ленин отн
осился к интеллигенции в лучшем случае равнодушно. Например, он предлага
л разрешить петроградским профессорам иметь лишние комнаты для кабине
та или лаборатории, мотивируя это тем, что Питер стал город «архипустой». (
Правильно: из «буржуйских» квартир голодного Петрограда бежали все, кто
мог: за границу, во внутренние, более сытые губернии.) В худшем случае Лени
н считал мозг нации просто «г…»(о чем, не смущаясь, написал Горькому в связ
и с В.Г.Короленко) и лично распоряжался использовать интеллигенцию в вид
е заложников, «живого щита», например, во время наступления на Петроград
Юденича. Председателем Петросовета до 1926 года (когда пришел С.М.Киров) был л
енинский ставленник Григорий Зиновьев, человек (и Ленин это знал) редкой
трусости, лживости и двуличности.
Расстрелянный по распоряжению Зиновьева поэт Николай Гумилев встретил
смерть с такой спокойной улыбкой, что палачи его были потрясены. Когда в
1937 году Зиновьева вели на расстрел, он, по воспоминаниям заместителя Ягод
ы Ежова, не мог идти сам, пришлось нести его на носилках, при этом он кричал
и умолял «позвонить товарищу Сталину».
Но, как утверждал Ленин, в апреле 17-го, когда он вернулся в Россию из эмигра
ции, у него было только два верных соратника Ц «Надя (Крупская. Ц П.
Б.) и Зиновьев». Поэтому он сделал преданного Зиновьева фактическим
хозяином Северной области, отдав в его распоряжение и «град Петров», и ми
ллионы жизней, а также «дружища» Горького, которого Зиновьев в 1921 году нач
ал методично травить, а до этого в его квартире устроил обыск.
Перечитывая статью Блока «Интеллигенция и революция» уже сегодня, посл
е ознакомления с письмами Короленко к Луначарскому, «Несвоевременными
мыслями» Горького, бунинскими «Окаянными днями» и многими другими публ
ицистическими и художественными произведениями о революции тем не мен
ее вновь убеждаешься: это великая статья! В ней нет и тени фальши, нет ни од
ной попытки спрятаться от истины или солгать. Но, говоря об этой статье, ну
жно помнить, насколько «интимно» переживал Блок революцию, как своеобра
зен был его взгляд на тогдашние события не только в России, но и во всем ми
ре. Статьи Блока, как и поэмы этого времени, нужно рассматривать как «лири
ческие величины», как страстный человеческий документ бесчеловечной э
похи.
Дело в том, что Блок взял на себя ответственность интеллигенции за револ
юцию. А за революцию интеллигенция, конечно, была ответственна. Но не хоте
ла этого признать, как не признал этого Горький.
В отличие от Горького, раз и навсегда отказавшегося от фаталистического
взгляда на историю, Блок был фаталистом и смотрел на революцию как на про
цесс почти природный, подобный вихрю или землетрясению. К ней нелепо при
ступать с требованиями морали. Она «легко калечит в своем водовороте дос
тойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных», но это все
Ц «частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозно
го и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда
Ц о великом».
Взгляд Горького на революцию был более конкретен. Он видел не просто пот
ок, но гибнущих художников, ученых, поэтов (и Блока) и на этом фоне Ц рыхлог
о, похожего на истеричную бабу Зиновьева, который раскатывал по Петрогра
ду в автомобиле царя.
Кроме того, Горький мог публично не признавать, но не мог не чувствовать в
нутренней личной вины за Октябрь 17-го. Ведь большевиков к влас
ти привел отчасти и он.
В логике рассуждений Блока о революции, казалось бы, был один шаг до этики
коммунистов: «лес рубят Ц щепки летят», «цель оправдывает средства». Но
Блок, говоря о «стихийном» характере революции, предлагал видеть ее гряд
ущую цель: «Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лжив
ая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, в
еселой и прекрасной жизнью».
А это уже не «фатализм». Это уже по-горьковски. Как Горький, Блок верил, что
старое целиком отомрет и на смену ему явится не только новое общество, но
и «новый человек». Но в то же самое верил и Горький. В реальности все это пр
едопределяло грандиозный эксперимент над человеком как Божьим творени
ем, оправдывало операцию (хирургическую, страшную) по отсекновению «стар
ой», «ветхой» морали.
Вот выразительный пример.
В № 3 журнала «Октябрь» за 1930 год был напечатан очерк Михаила Пришвина «Дев
ятая ель», написанный под впечатлением его поездки на территорию бывшег
о Гефсиманского скита недалеко от Троице-Сергиевой лавры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117