Кстати, именн
о в Гефсиманском скиту похоронены русские философы Константин Леонтье
в и Василий Розанов. С конца двадцатых годов там размещался «дом инвалид
ов труда с примыкающим к нему исправительным домом имени Каляева»
Эсер-террорист, эк
зальтированно веровавший во Христа, убийца московского генерал-губерн
атора великого князя Сергея Александровича Романова.
. «Оба эти учреждения революционной силой внедрились в святая свят
ых старой России…» Ц писал Пришвин.
Цель заведения объяснил Пришвину заведующий: «Сила коллектива в будуще
м затянет всех в работу (в том числе и инвалидов труда? Ц П.Б.), ни
щие и всякого рода бродяги исчезнут с лица земли».
Судя по описанию Пришвина, «коллектив» этого исправительного учрежден
ия был весьма пестрый: нищие, бродяги, калеки, умственно и физически непол
ноценные люди, проститутки, беспризорные, воры. Все они вместе трудились
и «перековывались» в «людей будущего».
Если вспомнить, что монастыри на Руси издавна служили прибежищем для нищ
их, сирых, убогих, станет понятна зловещая ирония истории. Всякая попытка
радикально изменить то, что создавалось веками, оборачивается не создан
ием нового, но дурной пародией на старое. В данном случае это была пародия
на Святую Русь, в которую так отчаянно хотелось «пальнуть пулей» блоковс
ким красногвардейцам из «Двенадцати».
Но было бы неверно говорить, что Блок этого не понимал. Понимал. В наброске
письма-отклика на стихотворение Владимира Маяковского 1918 года «Радоват
ься рано», где тот призывал к разрушению дворцов и прочего «старья», Блок
верно заметил, что «разрушение так же старо, как строительство, и так же тр
адиционно, как оно». «Разрушая постылое, мы так же скучаем и зеваем, как то
гда, когда смотрели на его постройку. Зуб истории гораздо ядовитее, чем Вы
думаете, проклятия времени не избыть».
Все же Блока мучила скорее невозможность разрушения старого (это «прокл
ятие времени»), чем попытки его разрушения. Здесь он был в гораздо большей
степени «революционер», чем Горький, который бросился как раз спасать «с
тарье» от разрушения и разграбления.
Блок призывал «всем сердцем» слушать «музыку революции», но это было, ка
к правильно заметил Горький, похоже на заклинание сил тьмы. В конце концо
в сам Блок признал, что «музыки революции» он не слышит. Да и трудно было р
асслышать «музыку» за криками казнимых людей, за стонами умирающих от го
лода детей, а с другой стороны Ц за фырканьем зиновьевского автомобиля.

«Я спрашивал у него, Ц вспоминал Горький, Ц почему он не пишет стихов. Он
постоянно отвечал одно и то же:
Ц Все звуки прекратились. Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?»
Нет, Горький слышал звуки. Но это была не музыка, а постоянные, порой назой
ливые просьбы о дополнительных пайках, жалобы на бывших партийных товар
ищей Горького и мольбы о спасении жизни друзей и родственников, попадавш
их в застенки ЧК не только за реальную вину перед новой властью, но и прост
о в качестве заложников (потом этот безотказный способ воздействия на пр
отивника позаимствуют у Ленина и Троцкого террористические «красные б
ригады», а затем и весь мировой терроризм).
«Новых звуков давно не слышно, Ц твердил Блок, говоря о своей «музыке».
Ц Все они притушены для меня, как, вероятно, для всех нас… Было бы кощунст
венно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве».

Кощунственно в отношении чего или кого? Блок говорил опять-таки о «музык
е», которой ему, как поэту, стало недоставать в революции. По словам Горько
го, Блок был человеком «бесстрашной искренности», который умел чувствов
ать «глубоко и разрушительно». В момент разрушения России «еретик» Горь
кий, может быть, даже из чувства внутреннего противостояния фатальной ис
торической реальности, хотел быть созидателем и собирателем «камней». К
ак остроумно заметил Виктор Шкловский (уже в 1926 году, но имелось в виду явно
революционное время), «у него развит больше всего пафос сохранения куль
туры, Ц всей. Лозунг у него Ц по траве не ходить. Горький как ангар, предна
значенный для мирового полета и обращенный в склад Центросоюза».
Наоборот, Блок весь желал отдаться полету, мировой стихии (не как горьков
ский Буревестник, внешне, а внутренне, через «музыку»). Но он не слышал вет
ра, не видел стихии, а слышал стоны и жалобы и видел «железную» поступь нов
ой власти.
Горький, хотя был не в силах помочь всем и спасти культуру, был в лучшем по
ложении, чем Блок. Он оказался на своем месте. А вот Блок был просто «не нуж
ен» новой действительности. Современность «выдавливала» его из себя, ка
к организм «выдавливает» чужеродный объект. Отсюда (помимо элементарно
го голода) и блоковская депрессия.
Вот сценка Ц разговор Горького с Блоком в Летнем саду:
«С ним ласково поздоровалась миловидная дама, он отнесся к ней сухо, почт
и пренебрежительно, она отошла, смущенно улыбаясь. Глядя вслед ей, на мале
нькие, неуверенно шагавшие ноги, Блок спросил:
Ц Что вы думаете о бессмертии, о возможности бессмертия?
Спросил настойчиво, глаза его смотрели упрямо. Я сказал, что, может быть, п
рав Ламенне
Ламенне Фелисите Робер Ц французский публицист и философ первой полов
ины девятнадцатого века, один из родоначальников «христианского социа
лизма». В ранних работах выступил против Февральской революции. Интерес
Горького к «христианскому социалисту» в 1917Ц 1921 годах, когда он вновь оказа
лся в полемике с Лениным, едва ли случаен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117