Человек не может быть богом. Один человек никогда не станет богом. «Пре
дставляю его в гробу, Ц лежит, точно гладкий камень на дне ручья, и, наверн
ое, в бороде седой тихо спрятана его Ц всем чужая Ц обманчивая улыбочка.
И руки наконец спокойно сложены Ц отработали урок свой каторжный».
Не бог Ц человек.
Ко времени смерти Толстого уже была написана повесть «Мать», в которой Г
орький резко повернул от «сверхчеловека» к идее «сверхчеловечества». О
т обиды на Бога и жажды мести Ему к попытке создания новой веры и новой цер
кви. Уже была написана «Исповедь», в которой провозглашалась мысль о «бо
гостроительстве». Новая вера не противоречила прежнему «человекопокло
нству» Горького, о котором он, в частности, писал в письме к Толстому еще в
1900 году. «Глубоко верю, что лучше человека ничего нет на земле, и даже, перев
орачивая Демокритову фразу на свой лад, говорю: существует только челове
к, все же прочее есть мнение. Всегда был, есть и буду человекопоклонником,
только выражать это надлежаще сильно не умею». Новая вера была продолжен
ием «человекопоклонства», но только в возможность обращения личности в
божество Горький уже не верил.
Смерть Толстого ставила последнюю точку в былой романтической вере, как
смерть Акулины Ивановны ставила последнюю точку в вере в силу жалости и
любви. Впрочем, эти точки ставились только в его голове. Недаром Толстой о
днажды заметил Горькому: «Ума вашего я не понимаю Ц очень запутанный ум,
а вот сердце у вас умное… да, сердце умное!»
«А вот теперь (после смерти Толстого. Ц П.Б.) Ц чувствую себя с
иротой, пишу и плачу, никогда в жизни не случалось плакать так безутешно, и
отчаянно, и горько. Я не знаю Ц любил ли его, да разве это важно Ц любовь к
нему или ненависть? Он всегда возбуждал в душе моей ощущения и волнения о
громные, фантастические; даже неприятное и враждебное, вызванное им, при
нимало формы, которые не подавляли, а, как бы взрывая душу, расширяли ее, де
лали более чуткой и емкой. Хорош он был, когда, шаркая подошвами, как бы вла
стно сглаживая неровность пути, вдруг являлся откуда-то из двери, из угла
, шел к вам мелким, легким и скорым шагом человека, привыкшего много ходить
по земле, и, засунув большие пальцы рук за пояс, на секунду останавливался
, быстро оглядываясь цепким взглядом, который сразу замечал все новое и т
очно высасывал смысл всего.
Ц Здравствуйте!
Я всегда переводил это слово так: "Здравствуйте, Ц удовольствия для меня
, а для вас толку не много в этом, но все-таки Ц здравствуйте!"»
Последним даже не словом, а своеобразным моральным жестом Горького в отн
ошении Толстого, не бога, а человека, было его публичное, от 1924 года, выступл
ение в берлинском журнале «Беседа» в защиту уже покойной Софьи Андреевн
ы Толстой. Поводом к написанию статьи Горького «О С.А.Толстой» послужила
книга В.Г.Черткова «Уход Толстого» (Берлин, 1922), в которой известный последо
ватель учения Льва Толстого изобразил его «уход» как результат исключи
тельно «семейной драмы», тенденциозно изобразив при этом жену Толстого,
мать его большого семейства.
Это страшно возмутило Горького. «Полагаю, Ц пишет он, Ц что я могу говор
ить о ней совершенно беспристрастно, потому что она мне очень не нравила
сь, а я не пользовался ее симпатиями, чего она, человек прямодушный, не скр
ывала от меня. Ее отношение ко мне нередко принимало характер даже обидн
ый, но Ц не обижало, ибо я хорошо видел, что она рассматривает большинство
людей, окружавших ее великомученика мужа, как мух, комаров, вообще Ц как
паразитов».
Возможно, что ревность ее к чужим людям иногда огорчала Льва Толстого. Зд
есь для остроумных людей является удобный случай вспомнить басню «Пуст
ынник и Медведь». Но будет еще более уместно и умно, если они представят се
бе, как велика и густа была туча мух, окружавших великого писателя, и как н
адоедливы были некоторые из паразитов, кормившихся от духа его. Каждая м
уха стремилась оставить след свой в жизни и в памяти Толстого, и среди них
были столь назойливые, что вызвали бы ненависть даже в любвеобильном Фра
нциске Ассизском. Тем более естественно было враждебное отношение к ним
Софьи Андреевны, человека страстного. Сам же Лев Толстой, как все великие
художники, относился к людям очень снисходительно; у него были свои, ориг
инальные оценки, часто совершенно не совпадавшие с установленной морал
ью. В «Дневнике» 1852 года он записал об одном знакомом своем: «Если б у него н
е было страсти к собакам, он был бы отъявленный мерзавец».
Итак, в глазах Горького Софья Андреевна была «броней» или, лучше сказать,
«москитной сеткой», защищавшей старого Льва от множества «мух и паразит
ов», то есть назойливых людей, буквально атаковавших Толстого и в Ясной П
оляне, и в Хамовниках. И Лев Толстой мог позволить себе относиться к этим л
юдям снисходительно, несколько даже «по-барски», отчасти именно из-за св
оей жены, которая «страстно» отгораживала его от лишних знакомств и посе
тителей. Кому, как не Горькому, когда-то явившемуся к графу с просьбой о зе
мле и деньгах, было понять это, как бы ни был он сам обижен в свое время.
Обиды, тем не менее, запомнились. И не только самая ранняя. Вот Горький пиш
ет: «Вспоминая о счастливых днях и великой чести моего знакомства со Льв
ом Толстым, я нарочито умолчал о Софии
В очерке «О С.А.Толстой» Горький временами н
азывает ее Софьей, а временами Софией. «София» значит «мудрость». Было ли
это сделано преднамеренно? Так или иначе, в очерке есть весьма любопытны
е рассуждения о том, что София Андреевна правильно понимала склонность м
ужа к нигилизму (отрицание искусства, «сапоги выше Шекспира» и проч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117