Умер он в больнице от тифа, когда я жил в Италии».
Из писем к Груздеву выясняется, что не только Михаил, но и младший брат Яко
в был женат на обедневшей дворянке. Это была семейная политика Василия К
аширина, стремившегося таким образом возвысить свой род.
Мать второго двоюродного брата Алеши, тоже Саши, жена дяди Якова, умерла, к
огда их сыну было всего пять или шесть лет. В повести «Детство» есть намек
на то, что Яков ее замучил. Умирая, она внушала сыну: «Помни, что в тебе течет
дворянская кровь!» Судя по «Детству», дядя Яков пытался отмолить свой гр
ех с помощью огромного креста на могилу жены, который при перенесении ег
о на кладбище якобы задавил приемыша Ваню Цыганка.
«Якобы» потому, что вся история с убийством Цыганка была придумана Горьк
им. В письме к Груздеву дядя Яков предстает в более симпатичном виде, в отл
ичие от его сына с «голубой кровью» Саши.
«Дядю Якова Сашка держал в черном теле, называл по фамилии, помыкал им, как
лакеем, заставлял чахоточного старика ставить самовар, мыть пол, колоть
дрова, топить печь и т. д. Отец же любил его, «души в нем не чаял», смотрел на ч
еловека с дворянской кровью в жилах лирическими глазами, глаза точили ме
лкую серую слезу; толкал меня дядя Яков локотком и шептал мне:
Ц Саша-то, а Бар-рон…
Барон суховато покашливал, приказывая отцу:
Ц Каширин, ты что же, брат, забыл про самовар?»
Не этот ли Барон, который, по словам Сатина, «хуже всех» в ночлежке, появит
ся в «На дне» в преломленном фантазией писателя виде? Во всяком случае, пр
истрастие дяди Михаила к необычным словам («По-азбучному!») Горький испо
льзовал для образа Сатина («Сикамбр!», «Органон!»), в чем сам признался в пи
сьме к Груздеву. Но опять-таки этих живых черт почти нет в «Детстве» и в по
вести «В людях». Нет там и речи о том, что Саша, будучи помощником регента ц
ерковного хора, пытался носить дворянскую фуражку, но вскоре это запрети
ла полиция. Не сказано там, что Саша прекрасно пел и был вторым тенором в з
наменитом церковном хоре Сергея Рукавишникова. Потом он работал «сидел
ьцем» в винной лавке, просчитался, был судим, пытался организовать «Бюро
похоронных процессий».
Зато в первых двух частях автобиографической трилогии Горького есть мн
ожество подробностей, не имеющих отношения к «прозе жизни». Например, в н
ачале повести «В людях» говорится о влечении сына Якова Саши к магически
м обрядам, что заставляет вспомнить слова деда Каширина, обращенные к мл
адшему сыну: «Фармазон!» В самом ли деле суеверный Яков увлекался франкм
асонскими книгами, как повар Смурый, приучивший Алексея Пешкова к чтению
? Едва ли. Скорее, дед Василий называл Якова «фармазоном» просто потому, чт
о так было принято именовать вольнодумцев вообще.
«Саша прошел за угол, к забору с улицы, остановился под липой и, выкатив гл
аза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб ру
ками кучу листьев, Ц обнаружился толстый корень и около него два кирпич
а, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их, Ц под ними оказался кусок
кровельного железа, под железом Ц квадратная дощечка, наконец предо мно
ю открылась большая дыра, уходя под корень.
Саша зажег спичку, потом огарок восковой свечи, сунул его в эту дыру и сказ
ал мне:
Ц Гляди! Не бойся только…
Сам он, видимо, боялся: огарок в руке его дрожал, он побледнел, неприятно ра
спустил губы, глаза его стали влажны, он тихонько отводил свободную руку
за спину. Страх его передался мне, я очень осторожно заглянул в углублени
е под корнем, Ц корень служил пещере сводом, Ц в глубине ее Саша зажег тр
и огонька, они наполнили пещеру синим светом. Она была довольно обширна, г
лубиною как внутренность ведра, но шире, бока ее были сплошь выложены кус
ками разноцветных стекол и черепков чайной посуды. Посредине, на возвыше
нии, покрытом куском кумача, стоял маленький гроб, оклеенный свинцовой б
умагой, до половины прикрытый лоскутом чего-то похожего на парчовый пок
ров, из-под покрова высовывались серенькие птичьи лапки и остроносая го
ловка воробья. За гробом возвышался аналой, на нем лежал медный нательны
й крест, а вокруг аналоя горели три восковые огарка, укрепленные в подсве
чниках, обвитых серебряной и золотой бумагой от конфет» («В людях»).
На детском языке такие захоронки называются «секретками». Невинная тра
диция эта сохранилась, по крайней мере, до шестидесятых годов двадцатого
века. Но тогда в «секретки» не прятали мертвых птиц, что считалось подоби
ем церковного отпевания усопшего. Даже если похожая традиция и была у де
тей девятнадцатого века, все равно загадочными представляются слова Са
ши после того, как Алексей в результате ссоры между ними выбросил воробь
я через забор на улицу:
«Ц Теперь увидишь, что будет, погоди немножко! Это я всё нарочно сделал дл
я тебя, это Ц колдовство! Ага!»
На следующий день Алексей опрокинул себе на руки судок с кипящими щами и
попал в больницу. Как тут не вспомнить «фармазона» и слова мастера Григо
рия о Якове, отце Саши, сказанные Алексею:
« Ц Дядя твой жену насмерть забил, замучил, а теперь его совесть дергает,
Ц понял? Тебе всё надо понимать, гляди, а то пропадешь!
Ц Как забил? Ц говорил он, не торопясь. Ц А так: ляжет спать с ней, накроет
ее одеялом с головою и тискает и бьет. Зачем? А он, поди, и сам не знает. <…>
Ц Может, за то бил, что была она лучше его, а ему завидно. Каширины, брат, хор
ошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спр
оси-ка бабушку, как они отца твоего со свету сживали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117