В 1894 году он арестован в См
оленске и затем провел восемь лет в тюрьме и якутской ссылке. После возвр
ащения устроился кладовщиком в городке Седлеце на строящейся железной
дороге. О своем бывшем приказчике в лавке Пешкове, уже ставшем всероссий
ской знаменитостью, Ромась писал Короленко без особой симпатии, даже с н
екоторой обидой:
«С Горьким у меня переписка, захотелось мне прочесть его Мещан, я, не нашов
ши (так у автора. Ц П.Б.) здесь в продаже, обратился к нему. Он при
слал мне чувствительное письмо, предложил книг <…> Ничего, Максимыч в пись
мах без приложения гениальности проявляется. Выглядит сдаточным, дослу
жившимся до генерала…»
Ирония тут прозрачна. «Сдаточный» Ц это солдат из рекрутов, сданный пом
ещиком или крестьянским миром вне очереди обычно за какую-то провинност
ь Ц драку, пьянство или воровство. Понятно, что дослужиться до генерала о
н едва ли мог.
Горький «без чинов» сам отправился навестить Ромася в Седлеце. О встрече
с ним Ромась пишет Короленко: «Всё расспрашивал о вас у Максимыча, и ничег
о не вышло. Он на бумаге помачявует (так у автора. Ц П. Б), а на сло
вах тот же грохало, как я его знал на Волге…»
Обиду Ромася можно понять. Горький не сидел подолгу в тюрьмах, не жил беск
онечными зимами с якутами. Стартовые условия у него и Ромася были равные,
даже, пожалуй, у Ромася, известного революционера, они были более прочным
и ввиду общей зараженности интеллигентской публики и студенческой мол
одежи революционной модой. И Ромась, как и Пешков, что-то пописывал. И вот ж
е какая несправедливость!
Со всех мест работы Ромася довольно быстро выживали. Он не умел ладить с л
юдьми, а тем более с начальством. После Седлеца он объявлялся то в Кишинев
е, то в Севастополе, то в Чернигове, то в Мелитополе. К тому времени у него бы
ла другая семья: больная жена и четверо ребятишек и в придачу слепая стар
уха-мать. Вынужденный с его независимой натурой постоянно занимать где-
то деньги, Ромась страдал ужасно.
Настоящим его призванием были тюрьма и ссылка.
Не наше дело кого-то судить, но жизнь всё расставила по своим местам. Пешк
ов не стал «железным» революционером. Марья Деренкова развелась с Ромас
ем перед его ссылкой, пережив какую-то личную драму. При встрече с Горьким
в 1902 году на его вопрос: «Где Маша?» Ц Ромась ответил с подлинно революцио
нным хладнокровием: «Кажется, умерла».
Она прожила долгую жизнь истинной подвижницы в глухом селе Макарово Сте
рлитамакского уезда в Башкирии, работая акушеркой и фельдшерицей. В 1931 го
ду, через год после смерти Деренковой, местный башкирский работник отвеч
ал на запрос Горького о судьбе Марьи: «Макарово Ц небольшое селение вер
стах в 30 от г. Стерлитамака, в довольно глухом углу, населенном бедной, мало
культурной мордвой… В этом селении М.С. проработала и прожила почти всю с
вою одинокую жизнь, обслуживая медицинской помощью и работая большею ча
стью самостоятельно, так как врачей в такие глухие углы залучить было тр
удно. Население довольно большой округи ее хорошо знало. Имя М.С. приходил
ось слышать постоянно. О прошлом М.С. не любила говорить, и мало что приход
илось от нее слышать… Только когда появились «Мои университеты» и к ней
стали обращаться с вопросами, не о ней ли идет речь, она кое-что рассказал
а о своей жизни, но и здесь не была особенно таровата; иногда ей почему-то к
азалось, что Вы можете быть в Башкирии и, может быть, даже в наших краях… Не
смотря на свое слабое здоровье, вечно хлопотала о нуждах обслуживаемого
населения, с каким-то удивительным терпением перенося все тяготы работы
и жизни в глухих углах. Три года назад ее работа и служба были отмечены об
щественностью присуждением ей звания «героя труда». Скончалась М.С. 24 ноя
бря 1930 года в том же Макарове».
Известно, что пожилой Горький был легок на слезу. Как же он, должно быть, об
ливался слезами над этим письмом-отчетом ответственного башкирского р
аботника, понимая, какого ангела он проморгал в казанской духовной пусты
не, отправляясь в село Красновидово за мощным человеком с упрямым лбом, в
куртке из «чёртовой кожи».
Впрочем, Марья едва ли могла влюбиться в Пешкова казанского периода, угл
оватого, закомплексованного «умника». И потом, судьба Горького была не д
ля нее, как и судьба Ромася. Это был глубоко русский тип христианской подв
ижницы, любящей народ и людей не отвлеченно-рассудочной, а сердечной и де
ятельной любовью. Горький хорошо чувствовал этот русский тип, высоко цен
ил его, но он не вполне отвечал его идеалу Человека. «Малые дела» были не п
о его масштабу. Хотя в 1917Ц 1921 годах в голодающем Петрограде Горький отчаст
и сам будет воплощать в себе этот тип.
Плакал или нет Алексей Максимович, над письмом башкирского работника, но
Илье Груздеву он написал следующие слова: «Вот какую жизнь прожил этот ч
еловек! Начать ее среди эпигонов нигилизма, вроде Сомова, Мельникова, Ром
ася, среди мрачных студентов Духовной академии, людей болезненно, садиче
ски распутных, среди буйных мальчишек, каким был я, мой друг Анатолий, маля
р Комлев, ее брат Алексей (Андрей Ц П.Б), выйти замуж за Ромася, к
оторый был старше ее на 21 год
Ошибка Горького, см. выше.
, и затем прожить всю жизнь как «житие» Ц не плохо?»
Для кого этот вопросительный знак? Не для себя ли, уже понимавшего, к каком
у финалу идет его бурная, запутанная жизнь?
Вдруг оказывается, что Ромась не «пламенный революционер», но эпигон ниг
илизма!
«Был случай, Ц писал далее Горький, Ц мы трое Ц Алексей (Андрей Ц
П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117