В Петербурге я по
лучил письмо от него; он писал между прочим: "У каждой лошади есть свои вро
жденные особенности, у наций Ц тоже. Есть лошади, которые со всех дорог св
орачивают в кабак, Ц наша родина свернула к точке, наиболее любезной ей,
и снова долго будет жить распивочно и на вынос"».
Революционная эйфория Андреева прошла быстро потому, что революцию он в
оспринимал слишком абстрактно. Вот он пишет Н.Д.Телешову в 1905 году из Берли
на, когда в Москве на баррикадах льется кровь: «Милый мой Митрич! <…> Что, бра
т, Москва-то? Для меня Ц это сон, и для тебя Ц тоже должно быть вроде сна. Жи
водерка Ули
ца Владимиро-Долгоруковская близ Тишинского рынка.
Ц и баррикады! Целыми часами переворачиваю в голове эти дикие ком
бинации и все не могу поверить, что это не литература, а действительность.
И хотя это было, но это Ц не действительность. Это сон жизни. Брат Павел оп
исывает мне сидение свое на Пресне под бомбами и бегство оттуда сквозь л
инию огня Ц какая же это, черт, действительность! <…> Знаешь, Митрич, самая л
учшая все же страна: Россия. Возлюбил я ее тут…»
Это важный момент! Известное русофильство Леонида Андреева, которое во в
ремя русско-германской войны привело его в стан «патриотов» и окончател
ьно поссорило с Горьким, началось с обиды на Германию и немцев за их отнош
ение к русской революции. Андреев возненавидел буржуазную Европу за то,
что она может позволить себе быть сытой и спокойной, когда в России льетс
я кровь. Об этом он очень выразительно писал Н.Д.Телешову: «Немец испорчен
дотла своим порядком. Как в их языке всё по порядку: подлежащие, сказуемые
… так и в голове, так и в жизни. Все они тут ненавидят русскую революцию, зам
алчивают ее Ц и прежде всего потому, что она Ц беспорядок».
Андреев страстно ругал не только немцев вообще, но и немецких социал-дем
ократов в частности: «…Хоть они и с.-д. и в этом звании очень себя уважают, н
о не менее уважают они и шуцмана, который позволяет им быть с.-д.-тами, и всю
ду эту махинацию, при которой все в таком порядке: налево Ц социал-демокр
аты, направо Ц консерваторы. И попробуй его посадить направо Ц он сразу
ошалеет и позабудет, что ему хочется. И дай ему свободы не на 10 пфеннигов, а
на марку, Ц он сперва растеряется, потом отсчитает себе сколько нужно, а
остальное отдаст шуцману».
О своих германофобских настроениях Андреев объявил и в письме Горькому,
и это был один из тех случаев, когда его голос, обращенный к «старшему брат
у», звучал энергично и уверенно.
«Если хочешь особенно полюбить Россию, приезжай на время сюда, в Германи
ю. Конечно, есть и здесь люди свободной мысли и чувства, но их не видно Ц а т
о, что видно, что тысячами голосов кричит в своих газетах, торчит в кофейня
х, хохочет в театрах и сбегается смотреть на проходящих солдат, всё это чи
стенькое, самодовольное, обожествляющее порядок и шуцмана, до тошноты вл
юбленное в своего kaiser'a, Ц все это омерзительно. На всю Германию, с ее сотням
и газет, есть четыре-пять органов, сочувствующих русской революции. Но их
и читают только люди партий. А все остальное, либеральное, консервативно
е Ц ненавидит революцию. Что они пишут! «Новое время» Ц единственный ис
точник их мудрости. Сволочи!»
Вообще в письмах из Берлина Андреев едва ли не впервые резко и откровенн
о выказал Горькому свой собственный «ндрав», не задумываясь о том, как эт
о будет воспринято «старшим братом». И сразу произошел надлом в их отнош
ениях. Если еще в марте 1905 года Андреев писал из Москвы: «Как я люблю тебя, Ма
ксим Горький!» Ц то уже в марте 1906 года Андреев тревожно намекает в письме
на «странный характер» их отношений «за последнее время», на что Горький
отвечает:
«Что Савва (герой одноименной пьесы Андреева. Ц П.Б.) похож на м
еня Ц сие не суть важно, но что наши отношения «по причинам совершенно не
понятным для тебя изменились» Ц это важно. И Ц печально.
Расходиться нам Ц не следует, ибо оба мы друг для друга можем быть весьма
полезны Ц не говоря о приятном. Почему изменились твои отношения ко мне
Ц не ведаю, а за себя могу, по правде, сказать вот что: сумма моих отношений
к тебе есть нечто твердое и определенное, эта сумма не изменяется ни коли
чественно, ни качественно, она лишь перемещается внутри моего «я» Ц пон
ятно?
Живя жизнью более разнообразной, чем ты, я постоянно и без устали занят по
глощением «впечатлений бытия» самых резко разнообразных, порою обилие
этих впечатлений массой своей отодвигает прежде сложившиеся в глубь ду
ши Ц но не изменяет созданного по существу. Это очень просто. Вот и всё, чт
о я могу сказать тебе об "отношениях"».

Начало вражды

Это было началом серьезного расхождения Горького и Андреева. Бывали меж
ду ними и раньше разрывы и даже крупные ссоры, длиною в полгода, но теперь
было не то. Теперь никакого «разрыва», собственно, и не было. Началось худш
ее Ц неуклонное охлаждение в их отношениях. И виноват в этом охлаждении
в большей степени был Горький. Увлеченный новой для него религией, религ
ией социализма, он фактически потерял единственного друга.
Все начиналось незаметно. Андреев каким-то шестым чувством, а может быть,
просто по сведениям, поступающим ему о жизни Горького, о его новых умонас
троениях, вдруг стал ощущать недостаток той самой энергетической «подп
итки» от Горького, в которой всегда нуждался как натура слабая, неуверен
ная.
«Милый Алексеюшка! Ц пишет он в марте 1903 года. Ц Что ты не отзовешься, черт
? Тошно на душе становится, когда ты молчишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117