Это вызвало студенческие волнения, которые закончились убийством ст
удентом министра народного просвещения.
Для Пешкова это означало: никаких шансов стать студентом. А как хотелось!
Так хотелось, что если б ему предложили: «Иди, учись, но за это по воскресен
ьям на Николаевской площади мы будем бить тебя палками», Ц Алексей Пешк
ов, «наверное, принял бы это условие».
Вот почему к студенческим волнениям и к добровольному отчислению студе
нтов он отнесся с недоумением. Как это так Ц тебе позволяют уч
иться, а ты отказываешься!
Вообще от повести «Мои университеты» остается впечатление, что к студен
там у Пешкова было сложное отношение. С грустью и недоумением взирал он н
а то, как безотчетно транжирятся деньги доброго Андрея Деренкова, как из
кассы берут все кому не лень. В итоге Деренков разорился, впал в долги, был
вынужден бежать из Казани в Сибирь. Мытарства этого «рыцаря революции» п
осле Октябрьского переворота описаны Горьким в письме к секретарю обко
ма Р.П.Эйхе 1936 года: «…В селе Лебедянке Анжеро-Судженского района, в доме кр
естьянина Лазарева, живет старик 78 лет Ц Андрей Степанович Деренков. Это
тот самый Андрей Деренков, который в 80-х годах в Казани организовал нелег
альную библиотеку, питавшую молодежь. Революционная роль этой библиоте
ки была весьма значительна. Кроме того, Деренков организовал булочную, и
она давала немалый доход, который употреблялся на обслуживание местных
студенческих кружков, помощь политссыльным и т. д. В этой булочной я работ
ал и дела ее хорошо знаю. В начале 90-х годов Деренков принужден был скрытьс
я из Казани в Сибирь. За время от 90-х годов до 28-го я с ним не переписывался, а
в 28 году он мне написал, что «раскулачен» Ц кажется, он крестьянствовал и
ли торговал, имея большую семью. Теперь он пишет мне: «Живу плохо, угнетает
меня титул «лишенец». У меня на руках больная дочь. Хотелось бы конец жизн
и прожить свободным гражданином. Нельзя ли снять с меня титул «лишенец»?
» Ц спрашивает он. С этим же вопросом я обращаюсь к Вам: если можно Ц возн
аградите человека за то хорошее, что он делал, за плохое его уже наказали…
»
Просьбе Горького вняли. Деренкову назначили пенсию, с которой он прожил
без малого до ста лет. Он скончался в 1953 году.
К тому же деньги для студентов Деренков зарабатывал каторжным трудом Ал
ексея, работавшего у него подручным пекаря и таскавшего пятипудовые меш
ки с мукой, чтобы замесить из нее тесто. Работал Алексей ночью, потому что
к утру студенты университета, а также духовной академии ждали свежих гор
ячих булочек и кренделей к чаю и кофе, которые доставлял им в обжигавшей р
уки корзине неутомимый Алексей.
Заодно в корзинку его подкладывали нелегальные книги, прокламации, а то
и любовные записочки. За передачу записочек предлагали деньги. Алексей и
х принципиально не брал.
Из письма к И.А.Груздеву о работе в булочной:
«Мое дело Ц превратить 4-5 мешков муки в тесто и оформить его для печения. 20
пудов муки, смешанных с водою, дают около 30 пуд<ов> теста. Тесто нужно хорошо
месить, а это делалось руками. Караваи печеного весового хлеба я нес в лав
ку Деренкова рано утром, часов в 6-7. Затем накладывал большую корзину булк
ами, розанами, сайками-подковками Ц 2Ц 2 1/5 пуда и нес ее за город на Арское п
оле в Родионовский институт, в духовную академию. <…> Одним словом, ежели н
е прибегать к поэзии, так дело очень просто: у меня не хватало времени в ба
ню сходить, я почти не мог читать, так где уж там пропагандой заниматься!»

«Работая от шести часов вечера почти до полудня, днем я спал и мог читать т
олько между работой, замесив тесто, ожидая, когда закиснет другое, и посад
ив хлебы в печь» («Мои университеты»). Подвальчик с печью, где работал Пешк
ов, был маленьким. Алексей собственноручно выдолбил нишу, чтобы не упира
лся в стену конец ухвата.
Пекарь оказался циником и сладострастником, падким на девиц. Очередную д
евицу, тринадцатую по счету, крестницу городового Никифорыча, что вызыва
ло его особую гордость, он приводил в подвал и услаждался с ней в сенях пря
мо на мешках с мукой, а когда было холодно, просил Алешу: «Выдь на полчасик
а!»
Алеша Пешков думал, наблюдая эту полуживотную жизнь: «И мне Ц так жить?!»

Поэтому, по крайней мере на словах, к людям иного сорта, в частности к студ
ентам, он относился как бы даже с пиететом.
«Часто мне казалось, что в словах студентов звучат мои немые думы, и я отно
сился к этим людям почти восторженно, как пленник, которому обещают своб
оду».
Но в этот восторг не очень веришь, потому что ниже стоят слова:
«Они же смотрели на меня, точно столяры на кусок дерева, из которого можно
сделать не совсем обыкновенную вещь.
Ц Самородок! Ц рекомендовали они меня друг другу, с такой же гордостью,
с какой уличные мальчишки показывают один другому медный пятак, найденн
ый на мостовой…»
Ему решительно не нравилось, когда его называли «сыном народа». Но почем
у? Потому что народа как явления для него не существовало.
«Когда говорили о народе, я с изумлением и недоверием к себе чувствовал, ч
то на эту тему не могу думать так, как думают эти люди. Для них народ являлс
я воплощением мудрости, духовной красоты и добросердечия, существом поч
ти богоподобным, вместилищем начал прекрасного, справедливого, величес
твенного. Я не знал такого народа. Я видел плотников, грузчиков, каменщико
в, знал Якова, Осипа, Григория, а тут говорили именно о единосущном народе
и ставили себя куда-то ниже его, в зависимость от его воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117