Конечно
, это случайное совпадение.
Однажды пьяный отчим, «личный дворянин», на глазах у Алеши стал избивать
его мать. Отношение мальчика (затем взрослого Горького) к чужой боли было
особенным. Он не выносил ее, при этом собственную боль не просто замечате
льно переносил, но в старости признался Илье Шкапе, что вообще ее, своей бо
ли, не чувствует. Скорее всего, это было преувеличением. Но и Владислав Ход
асевич, близко общавшийся с Горьким в 1917Ц 1918 годах и в двадцатые годы, свиде
тельствует: «Физическую боль он переносил с замечательным мужеством. В М
ариенбаде рвали ему зубы Ц он отказался от всякого наркоза и ни разу не п
ожаловался. Однажды, еще в Петербурге, ехал он в переполненном трамвае, ст
оя на нижней ступеньке. Вскочивший на полном ходу солдат со всего размах
у угодил ему подкованным каблуком на ногу и раздробил мизинец. Горький д
аже не обратился к врачу, но после этого чуть ли не года три предавался стр
анному вечернему занятию: собственноручно вытаскивал из раны осколки к
остей».
Отчим не просто бил мать Алеши, но и унижал ее, не пускавшую его к любовниц
е. Уже больная чахоткой, значительно старше мужа, Варвара потеряла былую
привлекательность. Алеша пришел в ярость не столько от переживания физи
ческой боли матери, как умноженной своей, сколько от жуткой обиды за Варв
ару.
«Даже сейчас я вижу эту подлую длинную ногу, с ярким кантом вдоль штанины,
вижу, как она раскачивается в воздухе и бьет носком в грудь женщины» («Дет
ство»). Он не пишет Ц «матери». «Женщины»!
Алексей схватил нож («это была единственная вещь, оставшаяся у матери по
сле моего отца») и ударил отчима в бок с явным намерением его убить. Если б
ы Варвара не оттолкнула мужа, Алеша, возможно, убил бы его. Потом он заявил,
что зарежет отчима и сам тоже зарежется. «Я думаю, я сделал бы это, во всяко
м случае, попробовал бы» («Детство»). Отметим для себя, что кроме попытки у
бийства здесь явственно впервые прозвучал и так называемый «суицидаль
ный комплекс», склонность Алексея Пешкова к самоубийству как решению жи
зненных проблем. Мы еще поговорим об этом подробней.
Результатом было то, что из Кунавина Алексея отправили обратно к деду, ко
торый к тому времени окончательно разорился. «Школой» мальчика стали ул
ица, поля, Ока, Волга… И такие же, как он, обойденные родительской заботой м
альчишки из русских, из татар, из мордвы, с именами либо кличками: Язь, Хаби,
Чурка, Вяхирь, Кострома.
Прозвище Пешкова было Башлык.
Алеша не закончил даже начального приходского училища. Но если бы и зако
нчил, для поступления в университет этого было мало.
Приходские училища (не путать с церковно-приходскими, состоявшими в вед
ении Синода), пишет И.А.Груздев, содержались городом и «почетными блюстит
елями» из купцов. «Особенная цель приходских училищ Ц безвозмездное ра
спространение первоначальных знаний между людьми всех сословий и обое
го пола. В эти училища допускаются дети не моложе 8 лет, а девочки не старше
11. От вступающих не требуется никакой платы и никаких предварительных св
едений. В них преподаются следующие предметы: 1) Закон Божий по краткому ка
техизису и священной истории; 2) чтение по книгам церковной и гражданской
печати и чтение рукописей; 3) чистописание и 4) четыре первые действия ариф
метики» («Памятная книжка Нижегородской губернии», 1865 г.).
Но даже в такой школе, несомненно рассчитанной на самые низшие, неимущие
слои населения, Алеша, если верить «Детству», оказался изгоем, человеком
из низшей касты.
«В школе мне <…> стало трудно, ученики высмеивали меня, называя ветошником
, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет по
мойной ямой и нельзя сидеть рядом со мной. Помню, как глубоко я был обижен
этой жалобой и как трудно мне было ходить в школу после нее. Жалоба была вы
думана со зла: я очень усердно мылся каждое утро и никогда не приходил в шк
олу в той одежде, в которой собирал тряпье (и кости. Ц П.Б.)».
При этом воля к учению и «лошадиная», по словам деда Василия, память у Алеш
и были необычайные. Только этим можно объяснить, что бывший ветошник, а по
рой, увы, воришка, таскавший вместе с такими, как он, отщепенцами дрова со с
кладов, в возрасте примерно двадцати лет в нелегальном кружке самообраз
ования уже читал собственный реферат по книге В.В.Берви-Флеровского, не с
оглашаясь с тем, что пастушеские и мирные племена играли бо м л
ьшую роль в развитии культуры, чем племена охотников.
Еще через несколько лет он свободно штудировал философов-идеалистов Ни
цше, Гартмана, Шопенгауэра и менее известных Каро, Сёлли. Причем, изучая, н
апример, Шопенгауэра, не ограничивался фетовским переводом работы «Мир
как воля и представление», но прочитывал и такой труд великого немецкого
пессимиста, который, как правило, мало кто может освоить: «О четверояком к
орне достаточного основания».
Этой книжной мудростью Пешков пропитался не меньше, чем пылью нижегород
ских улиц и волжскими далями, песнями дяди Якова и матерщиной дяди Михаи
ла, сказками бабушки и рассказами дедушки. И все это вместе, от первого быч
ьего мосла, подобранного на помойке, до первой прочитанной философской к
ниги, можно считать «университетами» Горького.

«Сын народа»

Пешков прибыл в Казань, как установил И.А.Груздев, летом или осенью 1884 года.
Судьба определенно преследовала его. Именно в этом году был принят новый
университетский устав, который, во-первых, существенно ограничивал вну
треннюю самостоятельность университетов, ликвидировав их и без того от
носительную автономию и подчиняя учебный процесс министерству в лице п
опечителей, а во-вторых, резко сокращал число принимаемых в университет
ы лиц из беднейших слоев населения (реалистов, семинаристов), а также евре
ев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117