К таким людям тянуло Пешкова и потом Горького, хотя он
и понимал, сколь далеки они от Человека.
Напротив, все основательное не нравилось ему. С Бариновым на рыбном пром
ысле они познакомились с семейством раскольников или даже сектантов, «в
роде «пашковцев». «Во главе семьи, Ц писал потом Горький, Ц хромой стар
ик 83 лет, ханжа и деспот; он гордился: «мы, Кадочкины, ловцы здесь от годов ма
тушки царицы Елисаветы». Он уже лет 10 не работал, но ежегодно «спускался»
на Каспий, с ним Ц четверо сыновей, все Ц великаны, силачи и до идиотизма
запуганы отцом; три снохи, дочь Ц вдова с откушенным кончиком языка и мят
ой, почти непонятной речью, двое внучат и внучка лет 20-ти, полуидиотка, сове
ршенно лишенная чувства стыда. Старик «спускался» потому, что «Исус Хрис
тос со апостолами у моря жил», а теперь «вера пошатнулась» и живут у морей
«черномазые персюки, калмыки да проклятые махмутки Ц чечня». Инородцев
он ненавидел, всегда плевал вслед им, и вся его семья не допускала инородц
ев в свою артель. Меня старичок тоже возненавидел зверски. <…> Баринов, лен
тяй, любитель дарового хлеба, Ц тоже «примостился» к нему, но скоро был «
разоблачен» и позорно изгнан прочь».
И вновь мы имеем дело с особым углом зрения Горького. Ведь семья старовер
ов, описанная им, может быть увидена и совсем иными глазами. Мощный старик
, глава семейства, от одного слова или взгляда которого трепещут сыновья,
«великаны», прекрасные работники. Три снохи, которых автор никак не отме
чает, наверное, из-за их скромности и незаметности для посторонних. Двое в
нуков, помогающих отцам, и больная, несчастная внучка, «крест» для большо
й семьи. Но угол зрения Горького в данном случае скорее совпадает с углом
зрения Баринова, который ему хотя и неприятен, но с которым «легко». Как с
Гурием Плетневым. Как с бабушкой Акулиной.
С ними «легко», а вот с дедушкой Василием и этой крепкой староверческой с
емьей неприятно.
Но главное Ц нигде нет Человека.
«В пустыне, увы, не безлюдной».
Эти слова Горький напишет во время революции в «Несвоевременных мыслях
». Но это было его постоянным духовным переживанием.

Положительный человек

Встреча с В. Г. Короленко стала для Алексея едва ли не первым опытом исключ
ительно позитивного общения с человеком, который стоял неизмеримо выше
его и в социальном, и в литературном, и в «умственном» отношении. Короленк
о был первым, от кого Пешков не «отчалил», как от бабушки, Смурого, Ромася и
других. Он с некоторым изумлением для себя вдруг понял, что существуют на
свете люди, которые, не вторгаясь в твою душу, способны спокойно
тебя поправить и поддержать.
Это еще не Человек. Но и не «люди» в отрицательном смысле. Они как «оазисы»
в духовной пустыне. Напиться воды, омыть душевные раны. И уходить дальше,
но набрав с собой воды.
Вторым «оазисом» среди людей стал для Горького его дальний родственник,
нижегородский адвокат А.И.Ланин, которому он с благодарностью посвятит п
ервый выпуск своих «Очерков и рассказов» в 1898 году.
Вернувшись из ссылки в январе 1885 года, Короленко поселился в Нижнем Новго
роде, где прожил до января 1896 года.
Нет, все-таки Ромась, бродяжья душа, стал для Пешкова спасителем, а не иску
сителем! Ромась вытащил его из безнадежной казанской ситуации. Он написа
л о нем Короленко. Поэтому когда Пешков явился к Короленко с визитом, тот у
же знал о нем. Впрочем, и так бы не прогнал.
И все-таки важно Ц всякий провинциальный писатель это хорошо знает и чу
вствует, Ц когда о тебе что-то уже знают.
Но прежде представим себе состояние Пешкова, когда он покидал Крутую, на
правляясь к Толстому.
Во-первых, он сжигал за собой мосты, так как взял расчет, строптиво отказа
вшись от бесплатного билета в любой конец. Во-вторых, с названной выше Бас
аргиной, дочерью начальника станции, у него «что-то» было. «Между мной и с
таршей дочерью Басаргина возникла взаимная симпатия…» Ц писал он позж
е. А вот с отцом ее отношения были напряженные. В 1899 году Горький все еще пер
еписывался с Басаргиной, жившей уже в Петербурге. «Будете писать Вашим, п
оклонитесь Захару Ефимовичу. Я виноват перед ним: когда-то заставил его п
ережить неприятные минуты…» В другом письме к ней того же года он писал: «
Я всё помню, Мария Захаровна. Хорошее не забывается, не так уж много его в ж
изни, чтобы можно было забывать…»
Однако в 1889 году на Крутую он возвращаться не собирался и вообще покидал э
то место с душой, очередной раз отравленной ненавистью к «людям». «Уходя
из Царицына, я ненавидел весь мир и упорно думал о самоубийстве (опять дум
ал! Ц П.Б.); род человеческий Ц за исключением двух телеграфис
тов и одной барышни Ц был мне глубоко противен».
Вот с каким настроением он пришел просить у Льва Толстого землю. Вот с как
им настроением он залезал в вагон для скота, чтобы отправиться в родной Н
ижний Новгород. Вот с каким настроением он шел к Короленко.
Конечно, настроение временами менялось. Были смутные мечты о «коммуне».
Было короткое путешествие по центральной России, бескрайние тамбовски
е «черноземы», рязанские леса и Ока, Ясная Поляна. В клеенчатой котомке ле
жала и грела душу молодого графомана бесконечная поэма, написанная ритм
ической прозой, под названием «Песнь старого дуба», от которой до нас дош
ла одна-единственная строка, но зато какая выразительная: «Я в мир пришел
, чтобы не соглашаться!»
С этой-то поэмой он и пришел к Короленко. Но прежде он прочитал его гениал
ьный рассказ «Сон Макара». И этот рассказ не понравился ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117