«сикамбр», «органон» и так далее, Ц рычал, обзывал всех по
длецами и плутовал в карты…
Автор запускает Луку в это сырое тесто как дрожжи, и тесто начинает взбух
ать, подниматься, вылезать из квашни. Бытовая драма превращается в «поли
гон» идей. Все спорят со всеми, и выражения всех, в том числе и самые обычны
е, бытовые (Бубнов: «А ниточки-то гнилые»), вдруг обретают философский смы
сл. Это позволяет сделать неожиданный вывод, что «переодетым», «загримир
ованным» Лукой в пьесе является сам Горький.
Он не согласился бы с такой трактовкой. Его вообще удивило и даже рассерд
ило, что публика и критика после сенсационной постановки пьесы в Московс
ком Художественном театре 18 декабря 1902 года образ Луки приняла с куда боль
шим энтузиазмом, чем образ Сатина.
Он приписал это великому сценическому таланту И.М.Москвина, игравшего Лу
ку, а также своему «неуменью», «…ни публика, ни рецензята Ц пьесу не раску
сили, Ц писал Горький. Ц Хвалить Ц хвалят, а понимать не хотят. Я теперь
соображаю Ц кто виноват? Талант Москвина-Луки или же неуменье автора? И м
не Ц не очень весело».
«Основной вопрос, который я хотел поставить, Ц говорил Горький в интерв
ью, Ц это Ц что лучше: истина или сострадание? Что нужнее?»
Истина и сострадание, в глазах Горького, вещи не просто разные, но и вражде
бные.
«Человек выше жалости». Жалость унижает его духовную сущность. А между т
ем, если пристально, «с карандашом в руках», читать пьесу, как это советова
л делать прекрасный поэт и критик И.Ф.Анненский в «Книге отражений», то ок
ажется, что «человеческая» сущность начинает вырываться из пропитых гл
оток Сатина, Барона, Актера, Пепла и Насти, лишь когда их «пожалел» Лука.
До его появления они «спали». Когда он их «пожалел», они проснулись. В том
числе проснулся и гордый Сатин, заговорив о Человеке. Том самом, который «
выше жалости». Которого надо не жалеть, а уважать. Но за что можно уважать
обитателей ночлежки? За что их можно жалеть Ц понятно. А вот за что уважат
ь? Это очень сложный вопрос, и от него не отмахнешься простым ответом: уваж
ать не за что Ц жалеть есть за что.
В монологе о Человеке Сатин рисует рукой в воздухе странную фигуру и зая
вляет: «Это не ты, не я, не они… нет! Ц это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет
… в одном!» Эта ремарка («Очерчивает пальцем в воздухе фигуру челов
ека») очень важна, без нее теряется весь смысл пьесы. Если говорить о
возможном «ключе» к пониманию этой вещи, он находится как раз тут.
Человек не в состоянии справиться с Богом в одиночку. Это попытались сде
лать многие герои Горького Ц Лунев, Гордеев и другие.
Только «совокупное» человечество способно сразиться с создателем несп
раведливого мира. Только все вместе, «в одном», включая и героев, и пророко
в прошлого и настоящего. И даже таких ничтожных, спившихся созданий, как С
атин. Романтический бунт одинокого «я» против Бога Горький заменяет кол
лективным восстанием всего человечества. Васька Буслаев «хвастлив», по
ка он один. Пока за ним не пошли миллионы.
«Понимаешь? Это Ц огромно! В этом Ц все начала и концы… Всё Ц в человеке,
всё Ц для человека! Существует только человек, все же остальное Ц дело е
го рук и его мозга. Че-ло-век! Это Ц великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-в
ек! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать на
до! Выпьем за человека, Барон!»
В том-то и дело, что гимн Сатина Человеку Ц это смертный приговор «людям»
. Его тост за Человека Ц это поминальный стакан за Барона, Настю и… Актера
. После того, как произносится этот возвышенный монолог и выпивается за Ч
еловека, происходит следующее.
« Актер. Татарин! (Пауза) Князь!
(Татарин поворачивает голову.) <…>
Актер. За меня… помолись…
Татарин (помолчав). Сам молись…
Актер (быстро слезает с печи, подходит к столу, дрожащей р
укой наливает стакан водки, пьет и Ц почти бежит Ц в сени.) Ушел!
Сатин. Эй ты, сикамбр! Куда?»
Куда? Вешаться. Последним словом пьесы, после монолога Сатина и каторжно
й песни («Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно»), является самоу
бийство Актера, которому Сатин, воспев Человека как идеал будущего бунта
против Бога, отказал в праве на жизнь.
Не Лука виноват в том, что Актер повесился. Сатин… Лука жалел обитателей н
очлежки, потому что они люди конченые. Дело не в том, что для Актера нет в Ро
ссии лечебницы, а в том, что Актер Ц это «бывший человек», а грядет новая м
ораль, в которой «бывшим» нет места.
Иннокентий Анненский проницательно заметил это, написав: «Читая ее (пьес
у. Ц П.Б.), думаешь не о действительности и прошлом, а об этике бу
дущего…» И в той же статье о «На дне» он задает вопрос: «Ах, Горький-Сатин! Н
е будет ли тебе безмерно одиноко на этой земле?»
Вопрос звучит как будто странно, ибо Сатин говорит как раз о «совокупном
» Человеке, о «восстании масс», выражаясь словами Ортеги-и-Гассета. Какое
же тут одиночество? Но в том-то и дело, что «совокупный» Человек, как отвле
ченный идеал, как цель будущего, не менее, а как раз более одинок, чем многи
е из «людей».
Фигура, нарисованная в воздухе Сатиным, висит в пустоте. И в такой же пусто
те шагает гордый Человек Горького в одноименной поэме.
«Затерянный среди пустынь вселенной, один на маленьком куске земли, несу
щемся с неуловимой быстротою куда-то в глубь безмерного пространства, т
ерзаемый мучительным вопросом Ц зачем он существует? Ц он мужественно
движется Ц вперед! И Ц выше! Ц по пути к победам над всеми тайнами земли
и неба».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117