Б.), брат ее… Комлев и я поспорили, потом начали драться. Она, увидав э
то из окна, закричала: «Что вы делаете, дураки! Перестаньте, сейчас ватруше
к принесу!» Ватрушки эти обессилили меня и Комлева: мы трое готовы были го
ловы разбить друг другу, а тут Ц ватрушки. «Умойтесь», Ц приказала она. А
когда смыли мы кровь и грязь с наших морд, она дала нам по горячей ватрушке
и упрекнула: «Лучше бы чем драться Ц двор подмели…»»
«Зачем вы озорничаете?»
«Влекло меня к людям со странностями…» Вот «странный» человек Баринов. Л
ентяй, проходимец, как его описывает Горький. Кстати, этимология фамилий
Бариновы, Барские, как и Князевы или Графовы, восходит к понятиям «барски
е», «князевы» или «графовы» крестьяне, а вовсе не к «барскому» происхожд
ению носителя фамилии. Сергачский уезд отличался слабым местным промыс
лом и широким отхожим Ц в летний период. Таким образом, Баринов был первы
м из двигающихся летом со скудного русского севера на богатый российски
й юг (Дон, Украина, Кавказ, Молдавия, Ставрополье) «отхожих» мужичков, с кот
орыми впоследствии, во время странствия по Руси, знакомился и путешество
вал Горький.
В рассказе «Весельчак», которым, между прочим, завершается цикл «По Руси
» (хотя это начало, даже не начало, а преддверие горьковских странствий, и,
значит, мы имеем дело или с нарушением хронологии в памяти автора, или с со
знательным приемом), Баринов изображен трусом, лентяем и циником. Однако
уже в поздние годы Горький писал Груздеву: «Любопытнейший мужик был Бари
нов, и сожалею, что я мало отвел ему места в книге "Мои университеты"».
Его всегда тянуло к такого сорта людям. Он симпатизировал артистическим
жуликам. Всячески присматривался к ним, и они, в свою очередь, как бы случа
йно находили его и делались «его спутниками». Бывали, конечно, и случаи тя
желые, вроде описанной в очерке о Ленине истории с жуликом Парвусом, раст
ратившим деньги большевиков, пожертвованные Горьким. (Впрочем, и Парвус
в очерке описан без злобы, даже с каким-то юмором.) В зрелые годы его восхищ
али ловкие итальянские мальчишки-извозчики, норовившие надуть своих кл
иентов. Один из таких случаев описан в воспоминаниях В.Ф.Ходасевича:
«Ему нравились решительно все люди, вносящие в мир элемент бунта или хот
ь озорства. <…> От поджигателей, через великолепных корсиканских бандито
в, которых ему не довелось знавать, его любовь спускалась к фальшивомоне
тчикам, которых так много в Италии. Горький подробно о них рассказывал и н
екогда посетил какого-то ихнего патриарха, жившего в Алексио. За фальшив
омонетчиками шли авантюристы, мошенники и воры всякого рода и калибра. Н
екоторые окружали его всю жизнь. Их проделки, бросавшие тень на него само
го, он сносил с терпеливостью, которая граничила с поощрением. Ни разу на м
оей памяти он не уличил ни одного и не выразил ни малейшего неудовольств
ия. Некий Роде, бывший содержатель знаменитого кафешантана, изобрел себе
целую революционную биографию. Однажды я сам слышал, как он с важностью г
оворил о своей «многолетней революционной работе». Горький души в нем не
чаял и назначил его заведовать Домом ученых, через который шло продовол
ьствие для петербургских ученых, писателей, художников и артистов. Когда
я случайно позволил себе назвать Дом ученых Родевспомогательным завед
ением, Горький дулся на меня несколько дней.
Мелкими жуликами и попрошайками он имел свойство обрастать при каждом с
воем появлении на улице. В их ремесле ему нравилось сплетение правды и лж
и, как в ремесле фокусников. Он поддавался их проделкам с видимым удоволь
ствием и весь сиял, когда гарсон или торговец какой-нибудь дрянью его обс
читывали. В особенности ценил он при этом наглость, Ц должно быть, видел
в ней отсвет бунтарства и озорства. Он и сам, в домашнем быту, не прочь был и
спробовать свои силы на том же поприще. От нечего делать мы вздумали изда
вать «Соррентинскую правду» Ц рукописный журнал, пародию на некоторые
советские и эмигрантские журналы. (Вышло номера три или четыре.) Сотрудни
ками были Горький, Берберова и я. <…> Максим был переписчиком. Максима же мы
избрали и редактором Ц ввиду его крайней литературной некомпетентнос
ти. И вот Ц Горький всеми способами старался его обмануть, подсовывая от
рывки из старых своих вещей, выдавая их за неизданные. В этом и заключалос
ь для него главное удовольствие, тогда как Максим увлекался изобличение
м его проделок.
Ввиду его бессмысленных трат домашние отнимали у него все деньги, оставл
яя на карманные расходы какие-то гроши. Однажды он вбежал ко мне в комнату
сияющий, с пританцовыванием, с потиранием рук, с видом загулявшего масте
рового, и объявил:
Ц Во! Глядите-ка! Я спёр у Марьи Игнатьевны (Будберг. Ц П.Б.) дес
ять лир! Айда в Сорренто!
Мы пошли в Сорренто, пили там вермут и прикатили домой на знакомом извозч
ике, который, получив из рук Алексея Максимовича ту самую криминальную д
есятку, вместо того, чтобы дать семь лир сдачи, хлестнул лошадь и ускакал,
щелкая бичом, оглядываясь на нас и хохоча во всю глотку. Горький вытаращи
л глаза от восторга, поставил брови торчком, смеялся, хлопал себя по бокам
и был несказанно счастлив до самого вечера…»
«Загулявший мастеровой» по имени Сашка изображен в рассказе «Легкий че
ловек», который также входит в цикл «По Руси», хотя его содержание относи
тся вовсе не к странствованиям Горького, а к казанскому периоду Алеши Пе
шкова. В Сашке, баламуте, влюбляющемся во всех девушек подряд, включая мон
ашек, несложно узнать Гурия Плетнева, наборщика типографии, который позн
акомил Алексея с жизнью казанских трущоб и был арестован за печатанье не
легальных текстов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117