Ц Возвращаясь в «Минерву» (го
стиница в Сорренто. Ц П.Б.), утомленный Иванов должен был созна
ться, что не встречал более сильного и вооруженного противника».
Утомленные солнцем. Культурной беседой. На самом деле, влиятельный когда
-то и культурнейший из символистов, Вяч.Иванов искал расположения сорре
нтинского отшельника по весьма прозаической причине. По той самой причи
не, по которой искали его расположения многие писатели эмиграции. Зато д
ругие, как Марина Цветаева, вдруг немотивированно отказывались от встре
чи с ним. Когда Ходасевич в Праге пытался познакомить страшно нуждавшуюс
я Цветаеву с Горьким, намекая, что это знакомство может быть ей полезным, Ц
ветаева отказалась. Из гордости. Понимая, каким влиянием обладает эта фи
гура. В то же время Цветаева была благодарна Горькому за помощь ее сестре
Анастасии.
Дело в том, что Горький продолжал оставаться «мостом» между эмиграцией и
СССР. И те, кто хотел вернуться домой, понимали, что проще (да и «чище») это с
делать через посредничество Горького.
В частности, Вяч.Иванов просил Горького о содействии в решении финансово
го вопроса: чтобы продлили командировку в Италию от Наркомпроса, организ
ованную Луначарским, и продолжали посылать денежное обеспечение. И Горь
кий немедленно бросился «хлопотать». Он «хлопотал» о многих. Как в Росси
и в 1917Ц 1921 годах, так и в «эмиграции».
Итак, фактически считать его эмигрантом нельзя. Это был затяжной, вынужд
енный отъезд, во время которого Горький не только лечился и писал класси
ческие вещи, но и пытался проводить сложную и хитроумную (как он себе пред
ставлял) политику по сближению эмиграции и метрополии. Но не так, как А.Н.Т
олстой, скомпрометировавший себя изданием газеты «Накануне». И уж конеч
но не так, как муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, завербованный НКВД и впо
следствии погубивший не только самого себя, но и свою семью. Горький был с
лишком умен да и амбициозен для этого. И вообще Горький был Горький. Единс
твенный и неповторимый.
Но это же стало и причиной глубокой внутренней драмы. Художник Павел Кор
ин, посетивший Горького в Сорренто и написавший, возможно, лучший его пор
трет, гениально «схватил» это. Да, на его картине Горький возвышается над
Везувием (так построена перспектива), что можно счесть обычной художниче
ской комплиментарностью. Но как он одинок в своей громадности! Как очеви
дно неуютно ему на этой скале! Старый Сокол, доживший до крушения своих са
мых заветных иллюзий и не способный расправить крылья, но понимающий, чт
о бросаться со скалы вниз головой Ц глупость. Мудрый беспомощный старик
, обремененный «семьей» и осаждаемый просителями. Нет, сил в нем еще доста
точно. Но опоры уже нет. Только вот эта толстая палка, помогавшая ему еще в
его ранних странствиях. Так бы и бил этой палкой по башке всех, кто не пони
мает, что Человек Ц «это звучит гордо!»
Возможно, такой (или похожий) взгляд был у Махатмы Ганди в конце сороковых
годов, перед тем как его застрелил на улице индусский националист. Тогда,
после мировой войны, рушились его главные идеалы, которыми он, говоря сло
вами Толстого, «заразил» индийский народ. Тогда вновь вспыхнул национал
изм, и великий Ганди оказался «недостаточно» индусом. Как он страдал, вид
я, что в пламени возбужденных страстей горит то, что он кропотливо созида
л всю жизнь, Ц его идеология «непротивления»!
Но простой народ назвал его Махатмой, что означает «великая душа». Для пр
остых индусов, не для теоретиков национализма, он был почти богом. И до сих
пор, подходя к месту его сожжения, надо задолго снимать обувь и идти босик
ом, как входишь в индусский храм.
А Горький? В двадцатые годы, когда Ганди утверждал свои идеи среди индусо
в и они триумфально побеждали, Горького с его «социальным идеализмом» «н
ародная власть» выдворила из страны, как при монархии.
О Ганди Горький написал в письме к Федину 28 июля 1924 года: «…В России рождает
ся большой Человек, и отсюда ее муки, ее судороги. Мне кажется, что он везде
зачат, этот большой Человек. Разумеется, люди типа Махатмы Ганди еще не то
, что надо, и я уверен, что Россия ближе других стран к созданию больших люд
ей».
В сущности, они были антиподами. Ганди был «толстовец», а Горький «толсто
вство» ненавидел. Ганди воспевал этот мир как вечный, данный от богов, а Го
рький был богоборцем, воспевавшим торжество «чистой» человеческой мыс
ли.
Хотя в жизни этих людей было немало общего. Трудное детство. Страсть к обр
азованию, «вдруг» проснувшаяся после небрежного отношения к учебе и отч
аянного подросткового нигилизма (юный Ганди даже мясо ел, что для людей е
го касты и веры было ужасным грехом). Жажда справедливости. Предпочтение
«духа» материи.
И вообще Ц два «больших человека», несомненных национальных лидера. Тол
ько Горький не стал для русского народа «махатмой», как не стал им Толсто
й. Скорее всего русским «махатмой» мог быть в начале двадцатого века свя
той и праведный отец Иоанн Кронштадтский, но революция смела все, что соз
идал этот человек. И наконец, как ни крути, по крайней мере на двадцать с ли
шним лет «махатмой» был признан Сталин.
К нему-то Горький и пришел.
Его возвращение в СССР было предопределено массой причин. Назовем некот
орые.
Зададим неприятный, но неизбежный вопрос: на какие средства Горький жил
за границей? лечился в лучших санаториях, снимал виллу в Италии, содержал
многочисленную «семью» из родных и «приживальщиков»?
Месячный бюджет Горького в Италии составлял примерно 1000 долларов в месяц
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117