«Хорошо всё».
По воспоминаниям вождя символистов Валерия Брюсова, известный и плодов
итый беллетрист Петр Боборыкин возмущался после сенсационного успеха
постановки «На дне» в Московском Художественном театре: «Всего пять лет
пишет! Я вот сорок лет пишу, шестьдесят томов написал, а мне таких оваций н
е было!»
В самом деле, было на что обидеться. Слава молодого Горького действитель
но доросла до размеров чего-то сверхъестественного. Его фотографии прод
авались, как сейчас продаются фотографии кинозвезд. В губернских и уездн
ых городах появились двойники Максима Горького. Они носили, как он, сапог
и с заправленными в них штанами, украинские расшитые рубахи, наборные ка
вказские пояски, отращивали себе усы и длинные волосы a la Горький и выдава
ли себя за настоящего Горького, давали концерты с чтением его произведен
ий и т.д. Простонародная внешность Горького, лицо типичного мастерового
сыграли с ним злую шутку.
Несомненно, он задумывался над этим и через некоторое время резко измени
л свой внешний стиль Ц стал носить дорогие костюмы, обувь, сорочки… Зрел
ый Горький, каким мы знаем его по фотографиям, Ц это высокий, сухопарый и
необыкновенно изящно одетый мужчина, не стесняющийся фотографов, умеющ
ий артистично позировать перед ними. Сравните эти фото хотя бы с известн
ым портретом Горького, где он вместе с Толстым в Ясной Поляне. На последне
м неуютно чувствующий себя рядом с великим старцем молодой писатель. Гор
дое и несколько заносчивое лицо не может скрыть его смущения, «закомплек
сованности». Он не знает, куда деть руки. Он напряжен.
Но уже очень скоро слава Горького начинает не на шутку раздражать Толсто
го. «Настоящий человек из народа», который так понравился ему вначале св
оей, с одной стороны, стеснительностью, а с другой Ц независимостью сужд
ений, превратился в кумира публики, известность которого затмила чеховс
кую и стремительно, как воды потопа, поднималась к его, великого Льва, олим
пийской вершине. Речь идет, разумеется, не о зависти.
Толстой почувствовал, что с появлением Горького наступает какая-то нова
я эра в литературе. Внешне Горький сохранял преемственность литературн
ых поколений. Горький клялся Ц и неоднократно Ц в верности Короленко. О
н, как и Иван Бунин, Леонид Андреев, Борис Зайцев, Иван Шмелев и другие писа
тели-реалисты, с глубоким и каким-то интимным пиететом относился к Чехов
у. Что же касается Толстого, то для Бунина и Горького он был богом, как, впро
чем, и для Чехова. Бунин вспоминал, что каждый раз, отправляясь к Толстому,
весьма независимый в поведении Чехов очень старательно одевался. «Вы то
лько подумайте, Ц говорил Чехов, Ц ведь это он написал: «Анна чувствова
ла, что ее глаза светятся в темноте»!»
Для Горького Толстой, помимо писательской величины, являл собой еще и ве
личину духовную, воплощая в себе Человека.
«А я, не верующий в Бога, смотрю на него почему-то очень осторожно, немножк
о боязливо, смотрю и думаю: "Этот человек Ц богоподобен"». Эти слова завер
шают его очерк о Толстом.
Толстой одним из первых почувствовал, что Горький несет с собой новую мо
раль Ц мораль масс.
Это насторожило его, потому что решительно противоречило его философии
личного спасения через индивидуальное деланье добра, вне лона соборног
о православия. С Горьким же приходила какая-то новая, искаженная «соборн
ость» в образе социализма. Это тем более насторожило Толстого, что он глу
боко понял гордый индивидуализм раннего Горького и его ницшеанские ист
оки. Особая вера Толстого все-таки не выходила за пределы христианства и
не порывала с ним, какие бы «еретические» мысли ни высказывал Лев Никола
евич о Божественном происхождении Иисуса и Непорочном Зачатии, как бы ра
зрушительно ни отзывался он о Таинстве Евхаристии (Причастия) и об инсти
туте церкви в целом. Гордыня Толстого, как ни парадоксально звучит, имела
христианские истоки и проистекала из дерзкого желания «исправить» хри
стианское учение. В этом отношении Толстой был даже ближе к Ницше, чем Гор
ький. Он искал последней правды и хотел очистить христианство от наносно
й лжи. Горький же, как мы показали, искал уже не правды, а «выхода» из нее.
Поэтому так легко, одним коротким диалогом Луки с Васькой Пеплом, автор «
На дне» разрушил идею «Бога в себе» Толстого.
Первые дневниковые записи Толстого о Горьком были, в общем и целом, благо
желательны. «Хорошо поговорили», «настоящий человек из народа», «показа
л нам их (босяков. Ц П.Б.) во весь рост, любя их, заразил нас этой л
юбовью», «рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно (внимание! Ц
П.Б. ) первый». Но примерно с середины 1903 года отношение Толстого к
Горькому, если судить по его дневникам, не просто меняется, но меняется ре
зко. И даже слишком капризно.
«Горький недоразумение», Ц записывает Толстой 3 сентября 1903 года и раздр
аженно добавляет: «Немцы знают Горького, не зная Поленца».
Вопрос, который сразу же возникает: при чем тут Поленц? Вильгельм фон Поле
нц (1861Ц 1903), известный немецкий писатель-натуралист, никак не мог составлят
ь конкуренцию Горькому, который к 1903 году прославился в Германии пьесой «
На дне», пьесой о русских босяках и о русской ночлежке. 10 января 1903 года в Бер
лине состоялась ее премьера в Kleines Theater Макса Рейнгарта под названием «Ночле
жка». Пьеса была поставлена известным режиссером Рихардом Валлентином,
исполнившим роль Сатина. В роли Луки выступил сам Рейнгарт. Успех немецк
ой версии «На дне» был настолько ошеломляющим, что она затем выдержала т
риста (!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117