Близко стоял у огня стол, да заметила повитуха, что сторонится свет страд
ающей бабы, словно стороной ее обходит, по закраине, и не видно толком ниче
го, что видеть надобно. Вот тогда первый раз пожалела Ува, что отворила две
рь в неурочный час. Пожалела Ч и испугалась мысли этой, трусливой и подло
й. Вот только… не раз еще ей пришлось о доброте своей пожалеть.
Ни разу еще в ее руках так долго баба не мучилась. Вся холстина была в кров
ище, весь передник ее, на пол капало, и меж хлопотами своими поражалась Ува
пределу человеческой, а то, лезла мысль, может, и нечеловеческой вовсе вын
осливости. Час за часом подымалась незнакомка на локтях, на жестких доск
ах стола, толкая из себя плод, когда, по представлениям опытной повитухи, д
авно должна бы уж лежать недвижно, в поту и крови, и когда дитя таки вылезл
о, показалось сперва, что мертвое оно.
Порядку ради перевернула Ува ребенка вверх ногами, встряхнула, шлепнула
Ч и зашевелилась девочка. Но ни звука не издала. До того чудно показалось
ей это, что даже проверять полезла, на месте ли у малютки язык.
Ч Чегой-то она молчит? Ч изумилась она вслух. Ч Ребятенок всегда в голо
с вопит, когда рождается, грехи отцов оплакивая.
Ч С характером у меня девочка, Ч отозвалась с ложа своего мать.
Ува, держа малютку на руках, вернулась к ней, посмотрела на волосы, темные,
как ночное зимнее небо, спутанные, как грива, которую леший заплетал, влаж
ные, как водяные змеи, и поняла, что душ живых сегодня у Господа не прибави
тся. Слишком многое та, безымянная, дочери отдала, да до того еще что было с
нею, как она, зажимая в руке денежку, добиралась сюда по снегу, что выше поя
са, Ч следы остались в сугробах, не со стороны деревни, не по дороге прине
сла ее нелегкая…
Не унималась кровь. Темная, горячая. К жизни привыкла Ува, не к смерти, встр
ечать жизнь на ее пороге, а не провожать за черту привыкла она, и до парали
ча ее все это пугало. Бывали у нее редкие неудачи, но одна она в глухой ночи
никогда перед ними не стаивала.
Ч Ты у исповеди давно была? Ч спросила Ува. Ч Дотянешь, если за священни
ком побегу, али как?
Та оскалилась, показав зубы в кровавой кайме.
Ч Нет у таких, как они, права судить и прощать таких, как мы. Сами за себя от
вет держим. Потому и не хоронят нас на освященной земле.
И не хотела Ува, а отшатнулась и ребенка вытянула на руках подальше от себ
я, словно не поздно еще было. Словно не измаралась она с головы до ног в неч
истой крови.
Ч Ты, Ч выговорила она, Ч из этих! Заклятая!
И заметалась по хате, ища чистые тряпки, забыв, что в руках ребенка держит.

Ч Дай, Ч прошептала ночная гостья. Ч Дай хоть подержу.
Сунула Ува молчаливую кроху в руки матери, и та стала поглаживать ее, баюк
ать. Комочек плоти, весь в крови, как сырое мясо. А Ува терла руки в горячей л
охани, в памяти воскресали все самые чудовищные страхи, все жуткие намек
и о том, что способно сотворить с человеком прикосновение крови заклятог
о, проклинала, стиснув зубы, свою доброту и жадность.
Ч Так, значит, Ч шептала, словно в бреду, незнакомка. Ч Ежели не сделаю с
ейчас, значит, пропадет все даром, никому не достанется. Может, ей от этого
выйдет помощь в пути. Может, назовет мой дар проклятым. Но пропасть этому н
ельзя.
Окинула бесовским взглядом свидетельницу и сказала громко, с вызовом, бу
дто зная, каков будет ее испуг и протест:
Ч Закляну-ка я, пожалуй, малютку на девственность! Пошло, просто и действ
енно. Чтобы думала головой, прежде чем оной кого попало одаривать. Чтоб зн
ала, что потеряет, коли сладким речам позволит путь себе указывать. Чтоб м
алое от великого межевала.
Сказала Ч и отложила ребенка в сторону, как будто сама решала, когда ей сд
елать последний шаг за черту. И усмехнулась, да так жутко, как в жизни свое
й Ува не видела.
Ч Девочку назови Арантой, Ч велела.
Ч Крестить-то… можно ли?
Ч Как хочешь. Все равно.
Глаза у нее были как две бесовские ночи, бесстыжие, огромные, колдовские, и
вспыхнула вдруг перед Увой картинка: словно со стороны увидела она себя.
Неуклюжая, толстая, с красным лицом, в растрепанных белобрысых космах, в о
кровавленной тряпке, повязанной под бесформенной грудью, с руками, расто
пыренными в стороны, как можно дальше Ч на них ведь ведьмина кровь была, х
оть и смытая, да памятная. Жалко она выглядела, смешно и глупо. Презирать т
аки" надо. Черная кость. А когда картинка, мигнув, погасла, ведьма была мерт
ва.
Лишившись речи, Ува с размаху плюхнулась на табурет.
На столе перед нею с одной стороны простерся труп в окровавленной сорочк
е, с другой Ч слабо, без привычного писка шевелился младенец, проклятый е
два ли не раньше, чем рожденный. Никем наверняка не желанный.
Вот страсть-то! Куда его деть? Была бы баба местная, так родне бы отдала, пус
ть решают. Ну, положим, с утра побежать к пастору, исповедоваться, рассказа
ть все, как было, предъявить тело и отродье и снять с ума непосильную ношу.
Пусть они сами его истребляют, берут на душу грех во спасение.
Будь у нее поменьше времени на размышление или стой кто-нибудь за ее плеч
ом, так бы Ува и поступила. Но буря выла за окном, гудела печь, оранжевый све
т огня становился понемногу все краснее, и Ува как-то понемногу стала вно
вь обретать привычную способность рассчитывать только на себя.
Ничего хорошего от вмешательства пастора ждать не приходилось. Незнани
е в глазах церкви не освобождало от ответственности. Ну, положим, от сорок
а чтений «Богородицы» с земными поклонами в пояснице Ува не переломится
, однако было у нее подозрение, что на сей раз поклонами святой отец не огр
аничится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116