Но тем не м
енее, прижимая к разбитому рту клок рубахи, вырванный начисто, а потому ни
на что, кроме заплаты, уже не годный, Хаф невнятно заявил, что если два чело
века до такой степени где-то не нужны, то им есть смысл поискать себе под с
олнцем иное, более благоприятное местечко. Ара уж не помнила, фыркнула ли
она тогда в ответ на этот не заслуживающий доверия бред или же по своему о
быкновению промолчала. Во всяком случае, разговор ничем не кончился, а по
том она и Хаф медленно, но рано взрослели, побои стали реже, поскольку свер
стники взрослели вместе с ними, становясь если не более добры или миролю
бивы, то, во всяком случае, более заняты собственный делами, и если и не тер
яли интерес к жестоким забавам, то приобретали иной Ч к женскому полу, пр
оявлять который дозволялось лишь в те редкие часы, когда они не бывали об
ременены изнурительными сельскими работами. Хаф был фигурой слишком не
значительной, чтобы тратить на него драгоценное время. К тому же он с изум
ительным хитроумием избегал встречаться со своими прежними лиходеями,
когда те находились в подпитии и бывали не прочь почесать кулаки.
Но, конечно, пренебрежение стало не единственной связующей их нитью. Хаф
ничего не умел и ни к какому делу не был приставлен, однако, обретаясь в че
рте доступа самого разнообразного люда, составлявшего обычную клиенту
ру его матери, он был в курсе практически любой стороны жизни. Похоже, ему
предстояло вырасти завзятым краснобаем, и, будучи хилым от природы и от о
дной гороховой каши, которой кормила его мать, когда давала себе такой тр
уд, он понимал, что язык его Ч его спасение и билет в лучшую жизнь. Он знал п
рактически все на свете Ч по крайней мере Аре так казалось, и он нашел в е
е лице слушателя, которому знания его были потребны. Благодаря ему у Ары, з
навшей до сих пор только мир вещный да мир скотский, да и то лишь в предела
х собственного обитания, складывалась картина мира, лежавшего далеко вн
е ее горизонтов, мира, где все было очаровательно сложно и восхитительно
непонятно.
Со временем он становился все лучшим рассказчиком, из тех, кто возбуждае
тся течением собственной речи. Много чего он подслушивал из-за занавеск
и, куда прятала его мать, когда у нее бывали гости. Он пересказывал Аре бас
ни пилигримов, возвращавшихся из варварских и святых земель, своими глаз
ами видевших драконов и мантикор, что телом львы, главою же Ч человек, и с
ирен, что наполовину девы, наполовину же твари морские, сладкогласые и пи
тающиеся человечиной. Он излагал ей обычаи монастырей, чьим обитателям н
екогда кормиться на земле черным трудом, ибо они возносят мольбы на небе
са Грэхему Каменщику и заступнице Йоле, а потому занятые суетным промысл
ом, отсылают им в помощь от своих плодов десятую часть. Он рассказывал ей о
быте военных лагерей, об устройстве городов, где люди глупы и носят деньг
и в кошелях на поясе, о закономерностях женского цикла, о цеховых уложени
ях ремесленников, о том, сколько стоят хлеб и вино, и какая выйдет разница,
если то и другое покупать в деревне, а продавать, скажем, за тридевять земе
ль. Он говорил также и о том, что правила писаны для дураков. Умные не платя
т десятину, потому что знают Ч как. Умные устраиваются за чужой счет.
Он приводил ей в пример Самозванца. Парня, говорил он ей, угораздило родит
ься волосом в королевскую масть. Ну а потом, пожив во дворце, только глупец
не выучил бы все мелочи придворных ритуалов, не выяснил бы характер и мел
ьчайшие особенности короля. Он не сплоховал в нужный момент, и теперь Кам
бри прекрасненько содержит его на королевских харчах, имея в том свою со
бственную выгоду.
Или Гайберн Брогау, Его Царствующее Величество, которому оказалось боле
е безопасно быть обвиненным в цареубийстве, нежели в том, что он узурпиро
вал трон при живом и здравствующем государе. В первом случае его оправды
вало хотя бы традиционное право силы.
Или королева, переходящая из постели в постель, всякий раз к своей вящей и
непременной выгоде.
Он говорил о том, что солдаты, оказывается, не всегда храбры, и никогда на с
амом деле не бывает, чтобы все Ч как ОДин, а монахи, постненько складывающ
ие ручки на пухлых брюшках, не всегда святы, а грешники, горящие заживо на
кострах, Ч не всегда еретики, а чаще просто кому-то мешают.
Судьба, говорил Хаф, вздымает на своем гребне лишь тех, кто отваживается н
а нем прокатиться.
Кстати, он ничуть не сомневался в том, что она на самом Деле ведьма.
От общения с ним она не стала более многословной, Хаф приобрел власть над
некоторой частью ее души. Главным образом тем, что умел в нужное время ска
зать нужные слова. Девочке в тринадцать, затем в четырнадцать, пятнадцат
ь лет так хочется восхищать!
А память у Хафа была феноменальной. Он схватывал на лету куртуазные стих
отворные строки, а если и случалось ему выпустить из памяти кусок-другой,
он ничтоже сумняшеся добавлял от себя и утверждал, что вышло лучше. Он опл
етал Ару паутиной словес возвышенной речи, и она привыкала к ним, как к нар
котику, которого хочется еще и еще.
«Ты как слияние ветра и воды, Ч говорил он, Ч или может быть, воды и камня,
а от ветра лишь пронзительный звук. В тебе есть какие-то силы, и это, между п
рочим, видно». И она сама начинала верить, хотя презрение, испытываемое к н
ему, не становилось меньше. Просто она хранила его в тайне, смешанным с бре
згливой жалостью к существу, которое более ни на что не способно. Никто не
хочет общаться с низшими, но дело в том, что в поисках круга людям свойстве
нно себя переоценивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116