Но никто, кроме самой Хетер, не принимал этих занятий всерьез. Иногда она думала, что преданностью этому своему единственному увлечению она напоминает героинь Джейн Остин *. Но разве мать или друзья матери могут серьезно относиться к ее рисункам, если верхом хорошего вкуса они считают картины в доме Макквина?
Хетер не страдала из-за этого; она вовсе не считала себя несчастной. У нее было много друзей, и было бы глупо думать, что они неинтересные люди. Однако никто из них не мог избавить ее от ощущения, что все самое яркое в ней начинает потихоньку погружаться в сон. И если она не решится на какой-то смелый поступок и не встряхнется, сон этот скоро станет очень крепким. Всякими намеками ей давали понять, что ее экономическое положение обязывает ее воздерживаться от любой работы, но смысла в этих разговорах она не видела. И кто, собственно, изобрел подобные обязательства? Класс капиталистов? Но тогда ясно, что капитализм во всем не прав.
Хетер поболтала ногами в воде и вышла из ванны, вытерлась досуха и босиком пошла в спальню. Там она надела старое синее льняное платье с большими белыми пуговицами и повязала каштановые волосы белой лентой. Прежде чем уйти из комнаты, Хетер огля-
1 Джейн Остин (1775—1817) — английская писательница.
делась. Это было единственное место в доме, принадлежащее только ей. На стенах висели четыре картины, все в узких некрашеных деревянных рамах. Три из них она написала сама: два незамысловатых пейзажа — окрестности реки Св. Лаврентия — и голова мальчика пастелью. В самом большом простенке висела картина чешского художника, с которым она встретилась несколько лет назад,— обнаженная девушка-негритянка. Портрет был исполнен горечи, грудь девушки отвисла, ребра выпирали, как рейки, костлявая рука уперлась в бедро, на усталом лице — безнадежность.
Дженит пришла в ужас от этой негритянки. Появление такой картины в комнате Хетер навело ее на мысль, что дочь нашла себе неподходящих знакомых. Она поручила Макквину разузнать про чеха и лишь отчасти успокоилась, выяснив, что художник — тихий маленький человек с женой, тремя ребятишками и очень скудными средствами. В Комитете искусств дате не слышали о нем, и Дженит пыталась убедить Хетер, что неразумно покупать картины у художника, ни на что не годного и к тому же непристойного. Она надеялась, что эта картина никогда не попадется на глаза ее друзьям.
Книги Хетер встревожили бы Дженит куда больше, чем негритянская девица, если бы она в них заглянула. Но книги всегда можно было спокойно оставлять на глазах у Дженит. Сейчас Хетер немного помедлила, чтобы выбрать себе что-нибудь в дорогу. Если рисование не пойдет, захочется почитать. Ее взгляд скользил по названиям на верхней полке, где стояли книги послевоенных писателей. Здесь она хранила всего Д. Г. Лоуренса, Олдоса Хаксли * и Дос Пассоса, кое-что из Хемингуэя 2 и философские труды Бертрана Рассела 3. Хетер знала, что следует восхищаться этими писателями за реализм, но сама-то любила их за стиль. Она не выносила книг, плохо написанных.
Хетер припомнила вчерашний разговор с Дафной, и вдруг на нее напал смех. Ведь она, Хетер, доверчиво черпает из книг сведения о мире, лежащем за преде-
1 Д. Г. Лоуренс (1885—1930), Олдос Хаксли (1894— 1963) — английские писатели.
2 Дос Пасс о с Дж. (1896—1970), Хемингуэй Э. (1899—1961) — американские писатели.
3 Бертран Рассел (1872—1970) — английский философ и общественный деятель.
лами той скорлупы, в которой живет, а героев этих книг воспринимает буквально, хотя следовало бы понимать, что все это — обобщенные образы. Вот теперь перед ней живьем предстал типичный книжный герой — Ноэль Флетчер,— и оказалось, он куда более неправдоподобен, чем герои книг, стоящих у нее на полках. Да и Дафна прекрасно вписывается в причудливый мир любимых книг Хетер. Видно, поэтому Дафна и Ноэль умудряются ладить друг с другом. Дафну, скажем, легко представить себе героиней романа — этакой богатой нимфоманкой, с которой спит какой-нибудь любвеобильный горняк, потом он убеждается, что в постели она не бог весть что, спешит довести это до ее сведения да еще горько добавляет, что ей не хватает женственности и вообще она не в его вкусе.
Хетер фыркнула. «Ну и стерва же я»,— подумала она и, посмотрев на американские книги, улыбнулась еще шире. Странная штука — искусство: с одной стороны, истинная правда, с другой — абсолютная ложь. И американцы так прямолинейно обо всем пишут! Хетер провела пальцем по книжным корешкам. «Надо же!— мелькнуло у нее в голове,— как я раньше не подумала! Ведь все эти авторы — мужчины!»
Ну и что же следует из того, что все ее любимые писатели — мужчины? Да то, что мир, который они создают в своих книгах, плод чисто мужского воображения. И что за мир! Хетер, веселясь, стала перебирать в памяти его приметы. Вокруг такая мразь и гадость, что сделать ничего не сделаешь, остается только одно — терпеть; если ты социалист, от полиции пощады не жди, отколошматят, будь здоров! Подцепил что-то венерическое? Ничего, как-нибудь обойдется; работы, ясное дело, нет, а если и есть, все равно она тебе поперек горла, ведь кругом же сплошная мерзость!
Мужчины в этом мире — ожесточенные, говорить не мастера, привыкли держать язык за зубами, происхождение у них неважнецкое, но уж по части секса — могучи, как Геракл. А всеобще такая кругом мразь — пропади все пропадом! Потому и хватаешься за бутылку и пьешь, не просыхая. Зато все встречные девушки сами лезут к тебе в постель, прямо с ходу так и ныряют под одеяло. Ты еще и родиться не успел, а игра уже шла не в твою пользу, ну а теперь и последнего невезения ждать недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162