Макдеямн сообщил ей, что умер Айронс, что сам он очень занят в связи с похоронами, добавив совсем вскользь и, как ей показалось, довольно небрежно, что, поскольку Поль Таллар отказался от места, которое Макквин ему предложил, он бессилен дальше чем-нибудь помочь. Потом он стал рассказывать Дженит про Айронса, как будто совершенно забыл о том, что ее волнует совсем другое. Какое ей дело до этого Айронса, думала Дженит. Генерал Метьюн всегда называл его выскочкой. И, кстати, генерал Метьюн много раз говорил, что прекрасно помнит время, когда отец Руперта Айронса служил в пивоварне и водил фургон!
Дженит снова вспомнила, какую ужасную ночь она провела. Около двух она вполне уверилась, что Макквин просто предал ее. В одну из самых важных минут ее жизни Хантли настолько увлекся своими делами,
1 Рузвельт Франклин Делано (1882—1945) — государственный деятель США, президент с 1933 по 1945 гг.
2 Джон Л. Льюис (1880—?) — профсоюзный деятель США.
что эгоистично совсем забыл о ней. И это после всех планов, которые они строили вместе! А сколько времени он потратил, сообщая ей по телефону, что слышно из Европы насчет войны, как будто Дженит сама не может прочесть все это в газетах. К трем часам ночи Дженит стала сильно сомневаться в преданности Мак-квина. Эгоистичный старый холостяк! Если бы он поменьше думал о своих удобствах, давно бы женился и завел семью. Что он понимает в ее страданиях, вообще в страданиях женщины?
К рассвету Дженит так разволновалась, что пришлось принять теплую ванну. Но ей не полегчало. Хе-тер, ее родная дочь, не желает даже подумать о счастье матери, а ведь Хетер — единственное, что у нее осталось, этой своей дочери она отдала всю жизнь! Что ж, удивляться нечего. Хетер всегда осуждала мать. Стоило ей поступить в колледж, как она сразу почувствовала свое превосходство. Будто она, Дженит, не читает в душе дочери, как в открытой книге! Хетер вечно цитирует всякие возмутительные суждения, вычитанные из книг, и ждет, что на мать это произведет впечатление. Безобразие, чему только учат теперь ничего не понимающих девушек в колледжах. Как раз вчера Флоренс Мердок говорила об этом. Девушки поступают в колледж и, окончив его, становятся неблагодарными, себялюбивыми, бессердечными. Воображают при этом, будто знают куда больше, чем их родители, а все из-за того, что бойкие молодые профессора, не имеющие за душой ни пенни, научили их разной тарабарщине, которую никто не в силах понять.
И вот в девять часов Дженит погрызла сухарик, проглотила немного теплого кофе, встала и подошла к туалетному столику. По пути она накинула легкий черный пеньюар и надела бусы из черного янтаря, которые всегда носила, чтобы скрыть шрам, оставшийся на шее после удаления щитовидной железы. Она осторожно смазала лицо кремом, помассировала кожу, смочив пальцы дорогим лосьоном, нанесла тон, а потом густо напудрилась почти совершенно белой пудрой. Вопреки обыкновению, румяна она накладывать не стала.
Рассматривая себя в зеркале, Дженит пришла к выводу, что выглядит отвратительно. Чему же удивляться — она нездорова. Дженит замерла и прислушалась к тому, как бьется сердце. Тяжело вздохнув, она принялась медленно расчесывать волосы. Рука со щеткой положенные пятьдесят раз поднялась и опустилась, а Дженит все обдумывала стоящую перед ней задачу. Ей казалось, что она проявляет большое хитроумие, осторожно изучая вопрос со всех сторон, словно кошка, осматривающая незнакомую комнату.
Беда в том, что она всю жизнь многое считала само собой разумеющимся. Всем жертвовала ради детей и, естественно, ожидала уважения и любви в ответ. И вот пожалуйста! Будь Харви жив...
Глаза наполнились слезами, Дженит не стала их вытирать, слезы потекли по щекам, и она сидела неподвижно, следя, как они чертят бороздки в белой пудре. Нет, она, конечно, больна. Одна в целом мире и больна. И Хетер хладнокровно этим пользуется. Всю жизнь Дженит так старалась, так старалась, что теперь совершенно обессилела. Всегда по сто раз обдумывала каждый шаг, чтобы поступить правильно, никто из ее окружающих столько об этом не заботился. А у Хетер просто нет сердца, раз она не обращает на мать внимания, да еще сейчас, когда после смерти обоих дедушек прошло всего несколько месяцев.
Растравляя себя, Дженит предавалась мыслям о своем одиночестве. Все ее покинули. Сначала мать, потом Харви. Потом Дафна уехала в Англию, то же самое, что умерла. Потом генерал, потом ее собственный отец и теперь вот Хетер! В конце концов ее бросил даже Хантли Макквин!
Вспомнив о Макквине, Дженит задрожала от гнева. После всех этих лет, боже мой, ведь почти четверть века! Кто он, собственно, такой, этот Хантли Макквин? Да где бы он был сейчас, если бы не она? Своим положением в обществе он целиком обязан ей и Метью-нам. Воображает, что он очень умен, но она-то его знает, она видит его насквозь. И теперь все забыть только из-за похорон Руперта Айронса...
Ну что ж, это послужит ей уроком, теперь уж она не будет дурой, никому не станет верить. Она больна и должна позаботиться о своем здоровье.
Дженит в последний раз взбила тщательно расчесанные волосы и снова улеглась в постель. Она поправила простыни, одеяло, аккуратно прикрыла покрывалом вытянутые ноги, расправила складки пеньюара на плоской груди и подняла трубку стоявшего у кровати телефона. Она попросила клерка немедленно разыскать и прислать к ней дочь. Дожидаясь, пока появится Хетер, Дженит считала себе пульс.
Когда дверь открылась, голова Дженит покоилась на подушке, а руки были бессильно протянуты вдоль тела.
— Входи, дорогая,— сказала она слабым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162