— Не стоит продолжать, мама. Я знаю Поля лучше, чем вы все. Раз ты не можешь мне сказать, чем объясняет Поль свой отказ, значит, я ничего нового от тебя не узнала.
Дженит покачала головой и отвернулась, на лице ее было отвращение.
— Что-то он говорил про книгу, которую пишет. Нашел тоже оправдание. Кроме того, у него хватило наглости заявить Хантли, что он все равно не успеет доехать до Британской Колумбии, так как начнется война. Лучше бы уж помолчал, ведь их, франко-канадцев, воевать не заставишь. Нет, какова наглость у этого мальчишки разъяснять Хантли Макквину, начнется ' война или нет! Хантли осведомлен прекрасно, никакой войны не будет. И очень хорошо, что Хантли решил не связываться с ним и умыть руки! Вспомнить только, сколько неприятностей Хантли пришлось хлебнуть
в свое время с отцом этого мальчишки!— Дженит села в постели и поправила волосы.— Хетер, милочка, я думаю, пожалуй, я встану ненадолго. Не найдешь ли мои туфли?
Хетер словно не слышала последних слов матери. Она стояла посреди комнаты, не двигаясь.
— Значит, дело у него пошло! Какое счастье! Дженит с недоумением посмотрела на нее.
— Я так рада, что ты мне это рассказала, мамочка. Теперь все понятнее, чем ты думаешь. Вечерним поездом я еду домой.
— Что? Ты?
— Если он отказал Хантли, значит, работа над книгой пошла лучше, чем он ожидал. У него так мало времени. Я поеду, помогу ему, может быть, что-то перепечатаю или...
— Опомнись!— сказала Дженит.
Хетер спокойно посмотрела на мать. Дженит выдержала ее взгляд.
— Я запрещаю тебе ехать.
Хетер еще долгую минуту смотрела матери в глаза. Потом, глубоко вздохнув, тихо сказала:
— Я жена Поля, мама.
Было слышно только, как за окном медленно набегают на берег волны.
— Я не хотела сообщать тебе об этом вот так, но ты меня вынудила. Мы поженились перед моим отъездом из Галифакса, через два дня после похорон дедушки.
Дженит не то тихо вскрикнула, не то застонала. Она крепко зажмурилась, из груди ее вырвались сдавленные рыдания. По щекам, размывая белую пудру, хлынули слезы. Правой рукой Дженит судорожно схватилась за грудь, будто хотела проникнуть внутрь и сжать сердце, потом, словно независимо от ее воли, рука, как птичья лапа, взметнулась ко лбу, распласталась на нем и стала растирать кожу под волосами. Дженит судорожно дернулась, потом тело ее вытянулось и застыло, она лежала не шевелясь. Лицо было белое, как стена, слезы проложили глубокие борозды в слое покрывавшей его пудры.
Хетер в ужасе следила за матерью. Она склонилась над ней, шепча успокаивающие слова, старалась отвести волосы, упавшие на пылающий лоб. Приложив ухо к губам Дженит, она пыталась уловить дыхание, но ничего не слышала. Схватила мать за руку, чтобы посчитать пульс, но в испуге никак не могла его нащупать. Хетер разжала пальцы, и рука матери безжизненно упала, свесилась с кровати и качнулась, как маятник.
Потом Хетер не могла вспомнить, как она дошла до телефона и вызвала врача. Сидя через час у себя в комнате, она все еще ничего не понимала от страха. Ей и раньше приходилось видеть мать расстроенной,
15* но такого не случалось никогда. Сколько раз Хетер была свидетельницей того, как мать разражалась истерическими рыданиями, но эти приступы никогда не продолжались долго. К Дженит быстро возвращались гордость и самообладание.
В дверь постучали, и вошел врач. Это был седой старик с заметно трясущимися руками и сиплым голосом, за толстыми стеклами очков поблескивали маленькие глазки. Хетер редко приходилось встречаться с врачами, так как Метьюны отличались завидным здоровьем. Ей и в голову не пришло, что у этого доктора, гостившего в отеле, ее мать — первая пациентка за последние пять месяцев.
Он покачал головой.
— Боюсь, что ваша мать тяжело больна, мисс Метьюн.
— Что случилось? Что с ней?— Хетер впилась глазами в лицо старого врача.
— Ну, как вам сказать,— врач откашлялся,— сердце не совсем в порядке. Возможно, что особенно беспокоиться причин нет, всем нам с годами приходится сталкиваться с такими недомоганиями. Вот и тут так же. А в ее возрасте...— Врач похлопал Хетер по руке, и она убрала руку.— Вашей матери необходим полный покой, ей надо отдохнуть недельку-другую. Потом можно ее обследовать. Но волновать ее нельзя никоим образом.
— Но это не удар? Нет?
— Знаете,— ответил врач,— удар удару рознь. По-моему, нет оснований предполагать удар. Пока нет. Но сейчас главное — покой. Я дал ей успокоительное и буду к ней регулярно наведываться.
— Ясно.— Хетер заколебалась, она пристально посмотрела на доктора, но понять что-нибудь по его глазам было трудно.— Я собиралась сегодня уехать в Монреаль. Мне очень нужно быть там завтра.
Доктор затряс головой, словно желая выразить крайнее неодобрение.
— Ни в коем случае! Ни в коем случае! Я решительно запрещаю.
—- Неужели это так серьезно?— Хетер в отчаянии вглядывалась в его лицо.— Вы считаете, я чем-то могу помочь, если останусь?
— Она все время спрашивает о вас, мисс Метьюн. Вы должны понимать, потрясение в такой момент может привести к чрезвычайно серьезным последствиям. Здоровье вашей матери в ваших руках.
— Понятно,— ответила Хетер упавшим безжизненным голосом.— Я сделаю все, что вы считаете нужным.
Доктор кивнул и пошел вниз доигрывать партию в бридж. Немного погодя, Хетер одна вышла на берег.
51
Первого сентября, ближе к рассвету, Поль работал за своим.письменным столом, когда из комнаты соседа донесся голос диктора, сообщавшего, что немецкие войска перешли границу Польши. Возле стола лежала рукопись — двести страниц, почти половина книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162