— Никто в этом приходе не смел так разговаривать с Талларами! Никто за двести лет! Прочь от меня! Не лезьте в мои дела, не то...
Молниеносным движением он с силой стегнул хлыстом лошадь. Кобыла встала на дыбы, потом рванулась вперед и пустилась в галоп, а Таллар пригнулся, натягивая поводья. Когда они приблизились к дому, лошадь перешла на рысь. На ее гнедом крупе длинной уродливой полосой вздулся рубец от удара.
Распрягая лошадь, Атанас принял решение. Нельзя больше оставаться в зависимости от таких, как отец Бобьен. Хватит с него разговоров, которые священник вел с ним все лето! Это решение зрело в Атанасе с тех пор, как умерла его первая жена. Хватит сидеть между двух стульев, с таким положением надо кончать навсегда! Он никому не позволит собой командовать.
24
К вечеру того же дня капитан Ярдли медленно брел домой из деревни, не замечая ничего вокруг. Он свернул на дорожку, ведущую к его крыльцу, и когда, прихрамывая, стал подниматься по ступенькам, чуть не споткнулся о Дафну и Хетер, которые играли на веранде с детской тележкой. Хетер, толкая тележку сзади, катала Дафну по веранде, и коляска оглушительно гремела. Девочки бросили игру и заговорили с дедом.
Он пробормотал в ответ что-то невнятное, прошел в дом и стал подниматься в комнату дочери.
Дженит сидела у окна и читала рассказ в «Сатерди Ивнинг Пост». Ярдли терпеть не мог траура на женщинах, и ему казалось, что дочь в черном платье и в черных чулках выглядит просто усохшей. По его мнению, она постарела за этот месяц лет на десять. Губы вытянулись в ниточку, строгие складки в углах рта углубились, нос от этого казался длинным и надменным.
Ярдли сел на кровать и опустил глаза в пол.
— Дженит! Я должен спросить тебя кое о чем. Дженит закрыла журнал и сжалась. Весь последний
месяц она упорно молчала. Если и плакала, то только одна, по ночам. На панихиде по мужу в Монреале, куда Ярдли ездил вместе с ней, она сохраняла то же ледяное спокойствие, которое так напугало ее отца, когда пришло сообщение о гибели Харви.
— Я хочу кое о чем спросить тебя, Дженит,— повторил он.— Может, все это только слухи. Но я должен увериться! — Некоторое время он постукивал ногой по полу, потом поднял худое лицо и посмотрел прямо в глаза дочери.— Это ты сказала полиции, где искать сына Таллара?
Глаза Дженит широко раскрылись, и она вызывающе бросила:
— Значит, его все-таки нашли?
Ярдли продолжал смотреть на дочь, и глаза его медленно наливались слезами.
— А почему, собственно, нельзя было сказать? Они из полиции, я отвечала на их вопросы.— Дженит говорила резко и громко.— Почему эти местные могут отсиживаться, когда идет война? Харви не отсиживался.
Злоба и непримиримость, звучавшие в ее голосе, больно резанули Ярдли.
— Что на тебя нашло, дочка?— тихо спросил он.
— Он же предатель,— сказала Дженит.— Предатель, и все.
— Ты не понимаешь здешних людей. И никогда не пыталась понять.
— Я понимаю одно, то, о чем забыл ты! Если ^АЫ дадим таким людям волю, мы проиграем войну! И поделом бы им! Вот пришли бы сюда немцы, тогда бы они узнали!
Ярдли смотрел дочери прямо в глаза.
— Но они же наши соседи, Дженит!
— Мне они не соседи!
— Они славные люди, очень славные.
— Я думала, после того, что случилось с тобой на войне...-— Дженит прикусила губу.— Порядочные люди жертвуют своей жизнью, а они...— она растравляла себя все сильней, и на лице ее выступила краска.— Я видеть не могу, как все с ними нянчатся! Пора призвать их к порядку!
Ярдли сокрушенно покачал головой:
— Дочка, дочка! Что ты говоришь? Где ты такому научилась?
Дженит покраснела еще гуще и плотно сжала губы.
— Мне просто не верится, что ты можешь так говорить! Видать, ты повторяешь чушь, придуманную разными надутыми дураками, которые набивают себе цену. Нет, Дженит, больше я не хочу этого слышать.
— Если в тебе не осталось ни капли патриотизма...— Дженит замолчала и снова прикусила губу.
Ярдли снял очки и вытер глаза. Потом медленно протер очки кончиком галстука. Тихим, печальным голосом он проговорил:
— Ты поступила нехорошо, Дженит. Не по-людски. Даже войной твой поступок не оправдаешь.
Он снова надел очки и медленно заправил дужки за большие уши. Дженит продолжала сурово смотреть на отца, но во взгляде ее уже не было прежней злобы, скорее в нем читалась непреклонная уверенность в своей правоте. Понимая, что говорить с ней бесполезно, Ярдли поднялся, хромая, прошел к двери, вышел из комнаты и спустился вниз. Слезы все еще стояли у него в глазах, и, когда он опять вдохнул жаркий, летний воздух, его охватило ощущение такой пустоты на душе, какого он никогда еще не испытывал. Что-то он утратил. Он не мог бы сказать, что именно, только чувствовал: он лишился чего-то, что привык считать своим.
25
Полю было страшно. В доме что-то случилось, он ничего не мог понять, но видел, что к ним пришла беда. Жюльенна плакала, мать плакала, отец на всех кричал. А сейчас, неизвестно почему, они с отцом ехали на поезде в Монреаль.
Поль сидел на краешке сиденья, и ноги его болтались, не доставая до пола. Он был одет в парадный костюм и изо всех сил старался не измазать руки о покрытую сажей обивку дивана. Напротив отец читал газету. Последние полчаса он не отрывал от газеты глаз, а Поль сидел очень прямо, болтая ногами, время от времени поворачивал голову и смотрел в окно, чувствуя себя брошенным.
Но вот отец сложил газету, опустил ее на диван, и Поль понял, что наступил важный момент. Атанас откашлялся, поглядел на сына, и на его постаревшем лице появилась улыбка, он постарался подбодрить мальчика, но неудачно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162