А каково девушке в этом придуманном мужчинами мире? Если ты не стерва, долго не продержишься. Если стерва, тогда все в порядке. А у славных и милых выход один — доказывать свою привлекательность в постели; прелестная, с шелковистой кожей — жди любимого под прохладной простыней и слушай, как по темным окнам хлещет дождь. Только потом ты же за все и поплатишься. Умрешь в родах или еще от чего, это неминуемо. А каково же любимому? Вот он стоит у смертного ложа, сжав челюсти, настоящий герой, словечка не вымолвит, но пока свет для тебя не померк, успеет все же дать понять, что перенесет и эту утрату.
Хетер сняла с полки «Прощай, оружие!», открыла, и великолепная проза сразу захватила ее. Она позабыла о своей иронии. Не двигаясь с места, залпом проглотила первые десять страниц, закрыла книгу и вышла с ней из комнаты. Хемингуэй прекрасен, это — сама жизнь, ее ритм, ее дыхание! Хетер все бы на свете отдала, только бы создать что-нибудь подобное.
Она позавтракала одна, вывела из гаража машину, спустилась с холма, проехала по улице Шербрук и повернула к своей студии на улице Лабель. Студия помещалась в небольшой комнате на третьем этаже старого дома. Хетер расплачивалась за нее двадцатью долларами в месяц и бесконечными спорами с матерью. Она взяла мольберт, кисти, краски, карандаши и альбом, снесла все в машину и по лабиринту узких улочек поехала к реке.
Еще не было восьми часов. Магазины и конторы были закрыты, но по обеим сторонам улицы брели плохо одетые мужчины — руки в карманах, костюмы словно побывали под дождем, некоторые без воротничков и без галстуков. Многие из этих мужчин были такого же возраста, как Хетер. Ехать мимо них Хетер было неприятно и стыдно. Если бы деньги, на которые был куплен ее автомобиль, заработала она сама, на душе у Хетер было бы легче. Но за всю жизнь она не заработала ни цента. Ей хотелось помочь таким людям, но как? Этого она не знала. Однажды ей пришло в голову поработать в столовой, которую организовала Лига юниоров, но, проведя там неделю, Хетер отказалась от этой затеи. Девушки, тратившие на свою внешность больше, чем требовалось беднякам на содержание семьи, здесь развлекались тем, что в свободное время выдавали подачки безработным. Оскорбительность этого привела Хетер в ужас: она видела, с какой язвительной насмешкой смотрели на нее некоторые из посетителей, которых она обслуживала. Большинство девушек занялось этой работой от чистого сердца, но для Хетер само понятие «благотворительность» было невыносимо. Пока в благотворительности есть нужда, такие, как она, Хетер, вообще не должны существовать, их образу жизни нет оправдания. Макквин, конечно, сказал бы, что безработные сами виноваты, могли откладывать на черный день, пока у них были деньги.
Проезжая через реку по мосту Жака Картье, Хетер смотрела на воду, густо-синюю рядом с белыми элеваторами, на очертания города, протянувшегося по обе стороны моста и подернутого от жары маревом. Дыма почти не было видно, не все заводы работали. На другом конце моста собралась, как обычно, кучка людей, голосующих, чтобы их подвезли. Это были мужчины разного возраста, и Хетер, решив, что неудобно останавливаться и выбирать кого-то одного, проехала мимо. По петляющей дороге она миновала Лонгвиль, оказалась на прямом участке пути и со скоростью шестьдесят миль в час помчалась по равнине, солнце било в глаза и грело колени. Поля зреющих хлебов казались залитыми зеленой краской, а по обочинам дороги у самого асфальта мелькали белые маргаритки и красный клевер. Волосы, сдерживаемые белой лентой, не дававшей им упасть на лицо, развевались на ветру, как флаг.
Вскоре на горизонте показались высокие деревья, окружающие колокольню в Шамбли, и стали быстро расти навстречу. Хетер только что не вжала акселератор в пол, и мотор взревел. Стрелка спидометра поползла вверх и, подрагивая, остановилась на цифре семьдесят три. Сквозь деревья проглядывала синяя вода Шамбли-Бейсин, сверкавшая множеством солнечных искр. Хетер совсем потеряла голову от бешеной езды, всем телом слилась с машиной, вслушиваясь в громкое пение мотора, в шелест деревьев. Она напевала себе под нос:
Я прыгнул в седло, и те двое за мной, И мы поскакали веселой гурьбой.
Здесь похоже на Фландрию, только зеленей и ярче, без фламандской грусти.
Хетер убрала ногу с акселератора, и машина медленно въехала в деревню Шамбли-Бейсин, мимо деревянных домов, обступивших улицу, проехала под гирляндой папских флагов, натянутых через дорогу, и покатила дальше по округу Шамбли. Дорогу ей перешел священник, совсем запарившийся в своей черной сутане.
Когда через два часа Хетер добралась до дальнего конца озера Мамфрамагог, озеро, лежащее в котловине среди гор, показалось ей прохладным и темно-синим. Она свернула к противоположному берегу в сторону Жоржвиля, там наконец остановилась, нашла удобное место на длинной отмели и вынесла из машины мольберт и ящик с красками. Хетер устроилась с мольбертом в тени березовой рощи, чтобы солнце не светило в лицо и была видна вся ширь озера. Уперев руки в бока и расставив коротковатые ноги, она внимательно вглядывалась в пейзаж, стараясь уловить его ритм.
Освещение в этот раз было такое, что все контуры казались размытыми, как у Констебла. Писать в подобной манере Хетер совсем не хотелось, она предпочитала четкие очертания и яркие краски и часто любовалась ими в здешних местах. Немного помедлив, она принялась за набросок, но с самого начала поняла, что ничего путного из-под ее карандаша не выйдет. Вокруг жужжали комары, и ей приходилось то и дело бросать карандаш и отгонять их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162