Вообще в трактовке образа Поля преобладает элемент заданности, словно бы автор поставил своей целью проиллюстрировать резонерскую реплику капитана Ярдли: «Поль — это и есть новая Канада».
И тем не менее, какими бы ни были недостатки двух последних частей, трудно согласиться с мнением канадских критиков, полагающих, что, если бы Макленнан поставил точку на смерти Атанаса Таллара, роман от этого только бы выиграл. Такая постановка вопроса оставляет вне поля зрения проблему, вынесенную в название романа,— человеческое одиночество и его преодоление.
Тема одиночества введена в роман как своего рода психологический подтекст того социально-исторического контекста, в котором формируются характеры героев и движутся их судьбы. Трагическим одиночеством Отмечены все этапы жизни Атанаса Таллара. Но и его противник, отец Бобьен, глубоко убежденный, что он «отвечает перед богом за каждую душу в Сен-Марке», чувствует себя одиноким, «даже молясь богу». На одиночество обречен Мариус, чью душу, подобно проказе, разъедает фанатическая ненависть к англичанам. Но и капитан Ярдли с его терпимостью, готовностью понять и принять других людей чувствует себя одиноким в доме собственной дочери.
Избавляет человека от тягостного, мучительного ощущения своего одиночества любовь — на это указывает эпиграф, предпосланный роману, и история Поля и Хетер. Однако Макленнан вносит весьма существенное дополнение в «формулу любви» Рильке. Ключевым в данном случае является образ «человека в смирительной рубашке», который возникает в сцене первого свидания Поля и Хетер. «Смирительная рубашка» — это расовые, национальные, сословные, социальные, религиозные предубеждения и предрассудки, которые внушают человеку общество, школа, семья, его непосредственное окружение. Тот, кто оказался в их плену, не способен ни порвать собственные путы, обрекающие его на одиночество, ни услышать взывающий к нему голос другого человека. Снедаемый горечью и злобой, он мертв для любви, как мертв для любви Мариус,— недаром его возлюбленная Эмили чувствует, что каждый поцелуй Мариуса — это еще один запор на двери, преграждающей ей доступ в его одиночество.
По-иному складываются отношения Поля с Хетер. Она — первый человек, который заставил его «поделиться своими мыслями», «ворвался на миг в его одиночество». Хетер в свою очередь видит в Поле единственного человека, который сумел «пробиться, минуя ее рассудок, к тому, что у нее в душе», единственного, с кем она не чувствует себя одинокой. Однако им обоим потребуется еще немалое время, чтобы сбросить «смирительные рубашки, навязанные им их происхождением». И только ощутив себя совершенно свободными: Поль — от «навязанного ему противоборства двух наций» и тягостных сомнений, Хетер — от нравственного ригоризма семьи Метьюнов,— они обретают друг друга.
В эпилоге романа «Два одиночества» Полю Таллару, приступившему к работе над своим первым «канадским» романом, кажется, что он, «рожденный и отринутый обществом, которое изображал», «наконец начинает постигать свойственную этому обществу гармонию». Однако ситуация, сложившаяся в Канаде после второй мировой войны, отнюдь не свидетельствовала о гармонии. Напротив, отношения между англо-канадцами и франко-канадцами осложнились в этот период целым рядом обстоятельств и были весьма далеки от идиллической картины «бескрайних просторов», на которых «две нации одинаково лелеют воспоминания, каждая о своем прошлом».
Начавшаяся в послевоенное время бурная индустриализация Квебека окончательно разрушила традиционно-патриархальный уклад жизни и систему патронажа; сельский приход как привычная г ячейка франко-канадского общества утратил свое значение. Вместе с тем Квебек оставался провинцией самой высокой безработицы и самого низкого уровня жизни, образование и просвещение по-прежнему находились под контролем католической церкви, все экономические рычаги были в руках американских и англо-канадских предпринимателей. Таким образом, национальные и социальные проблемы переплелись в тугой узел, разрубить который не смогли ни созданная в начале 1960-х гг. Королевская комиссия по двуязычию — ее рекомендации ограничились признанием «двух культурных общностей Канады»,— ни так называемая «тихая революция» Ж. Лесажа, возглавившего правительство Квебека в 1962 г.,— его планы национализации некоторых отраслей промышленности натолкнулись на мощное противодействие англо-американских банков и монополий.
Все эти события не прошли мимо Макленкана, который в те же 1960-е гг. вновь обратился к проблеме «двух одиночеств» в романе «Возвращение сфинкса» (1967).
Протагонист романа Алан Эйнсли, министр по делам культуры в Оттаве, делает все возможное для того, чтобы примирить интересы англо-канадцев и франко-канадцев во имя национальной консолидации и единства. Он убежден, что, если политические деятели проявят честность и терпение, рано или поздно этот спор двухвековой давности будет решен. Однако сын Эйнсли Дэниел, франко-канадец по матери, не верит ни в благие намерения отца, ни в их успех. Считая старшее поколение ответственным за все беды Квебека, он вступает на путь террористической борьбы.
Связав национальный конфликт с конфликтом поколений, столь характерным для 1960-х гг., Макленнан оценивает его достаточно объективно. За плечами Дэниела нет довоенного опыта отца, депрессии, гражданской войны в Испании, нет надежд, что «Канада обретет самое себя», надежд, с которыми Алан Эйнсли ушел воевать с фашизмом. Дэниел живет настоящим, а оно отнюдь не внушает надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162